Крыло беркута. Книга 1 - [32]

Сначала Шакман и на это привычно махнул рукой:

— Ладно, они напустили чары, так вы развейте. Знахарей и у нас хватает.

Но душевная сумятица в конце концов вынудила его призвать к себе муллу Апкадира. Что ни говори, а он, Шакман, имеет преимущество перед другими — может в трудный момент воспользоваться помощью не какого-нибудь там знахаря или колдуна, а муллы. Притом ученого, записывающего все, что видит и слышит. Хоть с виду он тихонький, а больше всех знает, первым узнает, что происходит в мире. Слава муллы Апкадира далеко разошлась, зовут его и в соседние племена, когда надо свершить никах или дать имя ребенку. Потому и узнает раньше других, где что произошло. Теперь уже прозвище «Хорасанский лодырь» забыто. Называют его теперь тамьянским муллой или, что особенно приятно, Шакмановым муллой. Правда, из-за природных его изъянов не отпали еще прозвища «гундосый», «писклявый», но все чаще слышится «Шакманов мулла». И лестно самолюбивому тамьянскому предводителю слышать это: вот ведь — даже муллу считают частью его достояния. Одно лишь омрачало его мысли, когда он думал о служителе аллаха: чересчур разбогател Апкадир, слишком разрослось «святое стадо», топчущее тамьянские пастбища.

«Надо заодно укоротить поводья, придержать его, — решил Шакман. — Не должно быть в племени человека богаче предводителя».

Важный разговор не следует вести стоя. Поэтому, послав одного из слуг за муллой, Шакман поспешил в юрту, сел, скрестив ноги под собой, сунул за спину подушку и принял позу, отвечающую достоинству турэ, — так он будет разговаривать с Апкадиром.

А покуда не подошел Апкадир, Шакман откинулся на подушку, окинул взглядом пространство, видимое через открытую дверь юрты, и задумался о событиях, происшедших за время его предводительства. Замелькали в памяти годы, то пролетая мимо, то вдруг замедляя свой полет и возвращаясь, если с ними было связано что-нибудь существенное. Событий было немало, но больше всего таких, что и вспоминать о них не стоило бы: на душе стало еще тяжелей.

Жизнь проходит, а Шакман-турэ по-прежнему далек от заветных своих целей. Сколько уже ханов сменилось на его памяти, а он не добился еще даже привилегий тархана. С восшествием каждого нового хана на трон обновлялись его надежды; в ожидании птицы счастья он и не заметил, как пролетели лучшие годы жизни. Оглянешься, подобно путнику, чтобы посмотреть, сколько пройдено, — позади уже завершается счет по пятому десятку. Почти полвека прожито, а он, можно сказать, ничего не достиг. И в жизни племени особых перемен нет. Зимует большинство тамьянцев все в тех же, оставшихся от дедов-прадедов, землянках с затянутыми брюшиной оконцами. Весной, летом и осенью спасаются от непогоды в порыжевших под солнцем, забрызганных слякотью юртах. — Как было двадцать лет назад, так и теперь. Даже хуже. Положение племени ухудшается из года в год, ясак высасывает его жизненные соки.

Впрочем, несправедлив к себе Шакман, кое-чего он все же добился, не миновали его и удачи. Взять того же Апкадира. В соседних племенах довольствуются услугами всякой мелкоты, не обладающей должными знаниями, а у Шакмана мулла имеет звание шейха. Как ни суди, ближе к аллаху он, тамьянский мулла. Есть у Шакмана и еще кое-что, чему могут позавидовать другие турэ. Хоть и стоило это немалых хлопот, построил он себе у склона Акташа бревенчатый дом. Пригласил мастеров, умело орудующих топором, из дальних мест, из-под Нукрата. Поскольку отчаянный Биктимир предпочитал проводить день в лесу, подальше от людских глаз, он и валил сосны. А мастера подняли сруб, настелили пол и потолок, покрыли крутую крышу белым лубом. Когда они навесили дверь и вставили окна, Шакман нарадоваться не мог: до того все ладно получилось. Походил вокруг дома, постукал обухом топора по толстенным бревнам, будто проверяя, крепки ли, пощелкал ногтем по звонким стеклам, — специально посылал людей в Казань за настоящими стеклами… Издалека виден дом, сияет стенами и окнами на возвышении возле старого дуба, на котором вырублен родовой знак Шакмана. И сам этот дом — знак его силы и богатства.

Бревенчатый дом заметно приподнял настроение Шакмана, возвысив его над другими турэ, такими, скажем, как сынгранский или енейский. К сожалению, несколько омрачалась его радость разговорами о том, что у ирехтынского предводителя Асылгужи не один, а несколько подобных домов. Утверждали даже, что у ирехтынцев землянок вовсе нет, что зимуют они все в деревянных избах. Правда это или пустые слова — Шакман допытываться не стал, посчитал такие разговоры унизительными для себя. Зато у него есть каменная клеть, хранилище оружия и тайных ценностей! Мало этого, так неподалеку от хранилища стоит его кузница. Топоры, ножи теперь не приходится искать на стороне, наконечники для стрел, копий — тоже свои. Давно уже пользуются тамьянцы разнообразными дарами леса. Вырубают борти, собирают мед (борти, помеченные тамгой в виде крюка, принадлежат главе племени). Кроме того… Кроме того, налаживает Шакман скрытный пока промысел. В лесу, в одном из оврагов тот же Биктимир выгоняет из березы деготь. И смолу сосновую собирает этот сноровистый кара-табынец. Хоть и не своего, как говорится, стада скотинка, а пользу приносит немалую. Было уже: направлявшиеся в сторону Имянкалы торговцы охотно обменяли свои товары на деготь и смолу…