Крыло беркута. Книга 1 - [23]

Апкадиру пришлось нанять пастухов. И сам он — вошло в привычку — стал каждый день наведываться к своему стаду. Каждый раз, тыча пальцем, заново пересчитывал свой скот. Нужды в столь частом пересчитывании не было, но что тут скажешь, если это доставляло человеку удовольствие. В жадных глазах муллы появлялся радостный блеск. Покрутившись вдосталь возле стада, он садился под дерево, обращал взор к небесам и возносил единому аллаху тысячу благодарностей за его щедроты. Муллу охватывало чувство умиротворенности, и он погружался в дрему, в туман сладостных мечтаний. Это были минуты, доставлявшие ему высочайшее наслаждение.

Пастухи в такие минуты почтительно смотрели на своего хозяина издали, порой вздыхали, слегка завидуя ему, потому что сами не владели языком разговора со всевышним и не знали секретов обогащения. Впрочем, уход за скотом, над которым покровительствует сам аллах, они считали тоже благим делом, это служило им жизненной опорой и поддерживало надежды на лучшее будущее.

Между тем в голове владельца «святого стада» мелькали мысли вовсе не святого свойства. Мулла считал, что со временем образ его жизни должен измениться. Куда он денет все более разрастающееся стадо? Не вечно же оставаться ему в положении скотовладельца! Есть в мире и другие блага. Путь к ним лежит через Казань, которая некогда не оценила Апкадира по достоинству. Да, надо будет перегнать стадо под Казань и открыть там свою скотобойню. Много всякого люда толчется в Казани. Армянские торговцы сидят там безвылазно. Приходят караваны из Бухары. Часто наезжали, говорят, купцы из Мурома и Галича, только в последние годы, когда отношения между казанцами и урусами сильно натянулись, не стало их видно. А ведь всему этому народу есть-пить надо, мясо нужно. Ежели заиметь там свою скотобойню, зазвенит золото в кармане Апкадира!

Эти заманчивые мысли, конечно, никому не известны. Хранит их мулла в темном тайнике души, держит надежды на будущее за семью замками. Боится даже во сне проговориться, потому и предается молитвам и днем и ночью, чтобы не сорвалось с языка ненароком не то слово.

Не пришел еще срок для осуществления задуманного. Шакман-турэ пока что жив-здоров, и рука у него жесткая. Зашевелись Апкадир, выдай свои замыслы — Шакман все отберет. Скажет: «Я тебя привез писать о моей жизни, а не копить богатство». И так уж начал таращить глаза на «святое стадо». Но трогать не трогает, опасается, видно, осуждения верующих. А вернее, считает, что лучше держать скот у муллы, чем отдавать хану, — как-никак «святое стадо» ходит тоже под его рукой, пасется на его земле.

Таким образом, хорасанцу приходится ждать благоприятного стечения обстоятельств. Все может обернуться в его пользу, когда глава племени покинет этот мир. Только вот Шакман-турэ еще крепок, не похоже, чтобы умер в ближайшее время. Кабы умер — Апкадир знал бы, что делать, обошелся без чьих-либо советов.

Одна пока отрада — пересчитывать скот. И хорошо, что молва о «святом стаде» разошлась далеко вокруг, никто его не трогает, лихие бродяги обходят его стороной. У разбойника тоже есть душа, он тоже побаивается божьей кары.

А лихих людей, поддерживавших свое существование чем придется, промышляющих угоном скота, развелось немало. Исчезновение дочери сынгранского турэ на пути к мужу молва связала именно с такими людьми. В обоих племенах надеялись: разбойная свора, спрятав захваченное имущество и скот где-нибудь в горах, лесах, подкинет молодую жену к становищу ее отца или свекра, в крайнем случае — оставит посреди дороги. Но надежды не оправдались. Минлибика канула неведомо куда, никто не знал, где она, в каком состоянии.

Впрочем, редки на белом свете тайны, о которых бы никто ничего не знал. И на тамьянской земле был человек, знавший эту тайну — мулла Апкадир Хорасани.

13

Не зря говорят, что семью, из которой уезжает девушка, покидает и радость. С отъездом Минлибики невесело стало в племени Сынгран. Переселение отданной замуж девушки в новую семью — древний обычай, с этим в конце концов можно было бы примириться, да вот беда: на опустевшем месте поселяется печаль, а то и горе. Исчезновение Минлибики опечалило всех сынгранцев.

Тяжко видеть страдания больного. Еще тяжелей, когда несчастный случай уносит чью-то жизнь. И все-таки, если несчастье произошло при свидетелях, память о нем понемногу тускнеет, стирается. А вот несчастье, происшедшее при загадочных обстоятельствах, не забывается. Весть о нем передается из уст в уста, из края в край, где-то обрастает домыслами, догадками и в таком виде возвращается обратно.

Так получилось и после исчезновения Минлибики. Много было о ней разговоров.

Одни говорили, будто в лесу близ Шешмы нарвалась она на медведя. Кто-то и поверил бы этому, если б люди не знали, что ехала она не одна. Положим, и нарвалась на медведя, скот в испуге разбежался. А куда же делись сопровождающие? Ведь впереди обоза ехали верхом два охранника да сзади двое. На передке кибитки сидел возница… Где они?

Другие рассказывали, будто грабители, обирающие проезжих на дорогах, устроили на пути обоза засаду. Это выглядело правдоподобней. Как было сказано, в те годы развелось немало лихих людей, которые промышляли тем, что брали чужое не спрашивая. Кто-то из них бежал от суда, кто-то, доведенный ясаком до отчаяния, предпочел бродяжничать. Подстерегали они удачу и на больших дорогах. Ходили упорные слухи, что такие люди, сбившись в кучу, бродят по тамьянским лесам близ верховьев Шешмы.