Крылатый лев - [55]

Теперь все было кончено. С беспомощным отчаянием я смотрел, как Колдун, он же господин Пикус, разглядывает узоры на рукояти моего меча.

— Забавная игрушка.

— Верните. Это подарок отца! — Понимал, конечно же, что не вернет. Даже не ответит.

Но Колдун ответил.

— Подарок отца? — он склонил голову и проговорил сладко, тягуче: — А не интересуешься ли, что сталось с твоим отцом, когда ты покинул город?

— Что бы вы ни сказали, все равно не поверю, — отвернулся я. Но сердце уже завело безумную пляску.

— Твоего отца растерзали смоляные шакалы. Разорвали на куски, хоронить было нечего, — Колдун замолк в театральной паузе, с наслаждением ожидая моей истерики.

Но я огорчил его — не забился в слезах, не упал в обморок, не разрыдался до кашля. Я смотрел в стену и молчал. «Это неправда, он хочет меня задеть побольнее», — исступленно повторял я себе.

Тогда он, изобразив горестный вздох, продолжил:

— Вадим — храбрец. Да только забыл, что молодость ушла — не тот возраст, чтобы геройствовать. Вот и нет больше на свете славного воина. Да и сына его уже нет на земле.

Воздух, и без того тяжелый, стал густым, как переваренная крупа. Он набивался в уши, в рот, липкой прогорклой кашей заполнял легкие. Рябило в глазах, разъедаемых, точно уксусом, накипающими слезами. Хотелось закричать — да так, чтобы краска посыпалась со сводчатой выси. Пусть с потоком вопля выплеснутся осколки боли и ужаса!

Но я — сын Воина Вадима.

Мысленно скрутив сердце в узел, я прохрипел:

— Хватит врать уже!

— Да я-то как раз за правду, — хмыкнул Колдун. — Вот если бы ты не бросил отца да не пошел на поиски того, чего нет, может, все сложилось иначе.

— Того, чего нет? Глупости! Я ищу Крылатого Льва!

— Какого еще Льва, юноша? У мертвяков нет облаков, так говорят в народе. А ты и есть мертвяк. Тело без духа.

— Зато вы у нас высокодуховный… — беспомощно огрызнулся я, без конца повторяя про себя: «Не верь ему! Отец жив, отец жив, отец жив!»

Вдруг странная догадка пронзила меня острым шилом. Я тихо спросил:

— А ваша-то душа где? Где ваше облако? Его никто не видел!

— Непозволительно разглядывать простым смертным облако великого Колдуна! — высокомерно проговорил тот. — Непозволительно!

Но меня уже понесло:

— Да нет у вас никакого облака! Нет и не было! Потому что вы не человек. Это не я, это вы — мертвяк! Как я раньше не понял?

Теперь я поразился, что никто в городе не догадался об этом прежде. Все так привыкли к Колдуну, так безгранично ему доверяли, что никому даже в голову не приходило посмотреть, есть ли у него облако!

Так кто он, Колдун? Призрак, вурдалак, злобный тролль с замашками оборотня? Ясно, что в Городе берлог он как рыба в воде! Железный властелин, серый кардинал, привыкший творить дела за спинами других: в городе прикрывается Бобрикусом, здесь — Урсулой!

Но, видно, все-таки хочет стать царем мира, раз так боится Крылатого Льва!

— А ты догадливый… — усмехнулся Колдун, и его глаза нехорошо блеснули. — Мне облака, вата эта пестрая, ни к чему. Я посол двух городов: облачного и подземного, поддерживаю порядок и равновесие. В старых свитках пишется, что человек с Крылатым Львом станет властелином… Но это точно не ты. Не ты!

— Я и не претендую. Не нужна мне власть. Мне нужно всего лишь найти Вишню и Льва!

— Нет, не найдешь… Никого не найдешь! Это говорю тебе я, посол двух миров! Посол и властелин!

— Посол? Посол ты! — не сдержался я и тут же поплатился за хамство. Сотни черных и серых бабочек сорвались с многослойных колдовских одеяний и вознеслись под высокие своды. Что-то зашуршало за спиной, я обернулся и увидел, как простая зеленая стена превращается в складчатый занавес с кистями. Расшитая золотом кулиса не спеша, со скрежетом, поднималась к потолку, и я с удивлением понял, что все это время находился на низенькой сцене. Декорации, спрятанные за занавесом, изображали тюремную камеру: узкое зарешеченное окно, привинченные к стене некрашеные доски вместо кровати.

«Бойся театра!» — вспыхнуло во мне старушкино наставление.

В зале с высокими стульями мягко погас свет, а сцена, где сидел я, прикованный к тонкой белой ребристой колонне, была по-прежнему ярко освещена: к сиянию сотен свечей добавился ледяной синюшный луч, льющийся из-под потолка.

Глава 25

Безуспешно дернувшись раз, другой, так что мучительно заломило скованное запястье, я понял, что отсюда уже не выбраться, — и вот тут мне захотелось завыть, как воет одинокий волк в лунную полночь.

Да что же я за человек я такой — теряю всё, что дорого! Мне бесконечно дороги Крылатый Лев, отец, Вишня — и всех я лишился! Мне дорога свобода, но и с ней пришлось расстаться.

Но я не стал выть — зачем доставлять Колдуну-упырю такое удовольствие? Только одна мысль поддерживала меня: «Нет, не конец!»

Колдун выпрямился в кресле-троне, расправил широкие складки одежды, положил ладони на скатерть, где поблескивал синий фарфоровый чайник — прежде я и не заметил эту посуду. На чайник я глянул с легким опасением — не удивлюсь, если он тоже сумасшедший и начнет подскакивать и поливать кипятком.

В глазках-перчинках Колдуна отражался дробный блеск свечей. Как же он был доволен, что заманил меня в ловушку! Мне казалось, что он сейчас кувыркнется через голову, вновь пожертвовав драгоценным беретом, или от избытка чувств застучит крепким острым носом по деревянной столешнице.