— И девчонок своих привез с собой! — выпалил Тупая Кирка с таким видом, точно речь шла о чем-то очень забавном.
Наступило неловкое молчание. Все знали, что Пэдди Кеван не предмет для разговора в присутствии миссис Гауг. Приятели сконфуженно переглянулись и прикусили язык.
Чтобы рассеять всеобщее замешательство, Билл перевел разговор на ларкинвильскую золотую лихорадку.
— Что тут рассказывать, никто из нас не разбогател в Ларкинвиле, Билл, — сказал Динни.
— Ну, я знаю кое-кого, кто неплохо там поживился, — возразил Дэлли.
— Черт возьми, — глаза Динни заблестели, а глубокие морщины, бороздившие его лицо, собрались в улыбку. — Когда я получил телеграмму от Мика Ларкина: «Совсем скрутило, поторапливайся, вези банки!», — я сразу понял, что он напал на что-то стоящее!
Они сидели на веранде у Гаугов, озаренные мягким отсветом какой-то особенно нежной на приисках вечерней зари, — Динни и его старые приятели — кто на скамейке, кто на ящиках, а Мари Робийяр и миссис Гауг — в ободранных креслах с продавленными сиденьями, стоявших тут с незапамятных времен. Отсвет заката постепенно тускнел, и скоро тьма окутала их сплошною пеленой.
Пресловутая ларкинвильская лихорадка разыгралась семь лет назад в 1930 году, но Динни, любивший поворошить былое, принялся рассказывать все по порядку, точно Билл, который отсутствовал всего какой-нибудь год или два, никогда не слышал об этих событиях.
Для всех, кто знал Билла Гауга еще ребенком, он оставался по-прежнему мальчишкой, хотя это был уже достаточно опытный горный инженер. Билл окончил Калгурлийское горное училище, а потом проходил практику на шахте в Теннентс-Крик на Северной Территории, где ему пришлось сразу окунуться в серьезную работу. Но он страдал от одиночества и тосковал по дому, и вот недавно, после длительного пребывания в Брисбене и Сиднее, он вернулся к себе на Запад.
Присев на ступеньку веранды, Билл смотрел на молодой месяц в золотом ореоле, всходивший на бледно-зеленом вечернем небе близ яркой звезды, и, казалось, всей душой радовался, что снова находится среди своих. Он производил впечатление человека, немало испытавшего и знающего себе цену, но еще сохранившего неугомонную восторженность юношеских лет.
— Эх, и хорошо же дома! — то и дело восклицал он в эти дни.
Молодой инженер жил с дядей Томом Гаугом и его женой Эйли, которые приняли на себя заботу о нем, когда умер его отец и миссис Салли совсем потеряла голову от горя. В этот вечер он зашел к бабушке поболтать с Динни и его приятелями. Поздоровавшись с Динни, Мари, Салли и со всеми остальными, Билл бросился на ступеньку веранды и от всего сердца воскликнул:
— Эх, и хорошо же быть снова дома!
Он сидел окутанный теплыми сумерками, и веселая, довольная улыбка играла на его лице. Видно, он порядком соскучился по родному дому, подумала Салли, соскучился по нескончаемым рассказам преданного Динни и его приятелей, по аромату жимолости и бледно-желтых цветов вьюнка, что темным пологом свисают в дальнем конце веранды, по запаху красной земли, смешанному с едва уловимыми едкими сернистыми испарениями, которые изрыгают трубы, виднеющиеся вдали, возле шахт.
— Я, конечно, понял, что Мик не послал бы такой телеграммы, если бы в самом деле был болен. — Динни негромко рассмеялся прерывистым, булькающим смехом, но, задохнувшись дымом из своей короткой старой трубки, закашлялся и сплюнул.
— М-мы прозвали его т-тогда «Счастливчик Ларкин», — заикаясь, вставил Тупая Кирка.
— Я знавал его дружков: Длинного Билла Мэтьюсона и Пэдди Хэхира, — задумчиво сказал Сэм Маллет, попыхивая трубкой. — Пэдди в то время находился в лесу, миль за сто к югу от Кулгарди — на разработках сандалового дерева. А Билл нанялся погонщиком верблюдов к землемеру Кэннингу — они тогда искали, нет ли дороги к северу, по которой можно было бы перегонять скот.
Тут его перебил Динни — ему не терпелось поделиться своими воспоминаниями:
— На заре мы с Фриско и с миссис Салли уже тряслись по дороге на нашем драндулете. В багажнике у нас лежало все необходимое для разведки: старательский инструмент, решета и провизия.
— Только впереди нас было немало других драндулетов, бричек и велосипедов, которые тоже спешили на всех парах к участку Мика, — сухо заметил Фриско.
— Мик, правда, сообщил еще кое-кому из «стариков», что его «совсем скрутило», — признался Динни. — Он ведь понимал, что стоит ему только заявить о своей находке, как туда бросятся все, кому не лень. Вот он и намекнул, чтобы мы приезжали пораньше застолбить себе по участочку. Но шила в мешке не утаишь — кому же не понятно, что происходит, коли все старичье вдруг начинает складывать пожитки. Так что в ту ночь в Калгурли и Кулгарди было немалое волнение.
— Совсем как в старые времена! — воскликнула Салли. — А что творилось с Динни и Фриско! Они просто себя не помнили, так им хотелось добраться до места, прежде чем начнется столпотворение. А какие ходили слухи о жиле, на которую напал Мик. Уж, мол, и богатая!
— Да, много участков было застолблено, когда мы приехали, — с грустью заметил Динни. — У Мика с приятелями были участки, на которые они с самого начала подали заявку, да еще большая территория, где они вели разведку. И вот они послали за Бобби Клоу, чтобы он нашел им рудную жилу…
