Круто! Как подсознательное стремление выделиться правит экономикой и формирует облик нашего мира - [102]

Ироничная крутизна

В 2012 г. в газете The New York Times была опубликована статья профессора французского и итальянского языков из Принстона Кристи Уэмпоул «Как жить без иронии». Она вызвала настоящий шквал дебатов{420}. Называя иронию идеалом нашего времени, а хипстера – архетипом ироничной жизни, Уэмпоул упрекает поколение миллениума и предлагает научить их жить серьезно. Но нам кажется, что недовольство Уэмпоул на самом деле вызвано совсем не иронией. Она просто представляет собой более молодую версию Бенджамина Барбера. Ее нудноватое повествование – очередная упадническая история, в которой, как и у Барбера, корнем всех бед выставляется инфантилизм. В интервью, данном по случаю выхода статьи, Уэмпоул вполне определенно высказывается об этом, называя США инфантилизированной нацией{421}. Но к инфантилизации ведет вовсе не ирония. По определению Уэмпоул, это постоянная потребность обращать все в шутку. Она считает, что молодое поколение сегодня умеет развлекаться только путем насмешек и издевательств. Барбер обращается к довольно далекому прошлому, а Уэмпоул вспоминает золотые дни собственной юности, девяностые, когда люди относились ко всему серьезно, гранж-рокеры были искренними, а молодежь жила надеждой. Даже если не заострять внимания на исторической точности (Дэвид Фостер Уоллес называл иронию идеалом и проблемой в 1993 г.), нам кажется, что Уэмпоул просто повторяет все тот же вечный брюзгливый рефрен, знакомый любому поколению: «Ах, эти современные дети! Когда же они повзрослеют?!» Истинные сведения о поколении миллениума, которое Уэмпоул огульно называет инфантильным, таковы: эти люди работают усерднее, строят общество успешнее, оказывают друг другу услуги с большей готовностью, борются с несправедливостью активнее и относятся к культурным различиям гораздо терпимее, чем ее собственное поколение Х{422}.

Аланис Мориссетт в своем хите «Ironic» (1995) непреднамеренно продемонстрировала, что значительная, если не сказать большая часть того, что подается как ирония, на самом деле ею не является. И многое из того, на что жалуется Уэмпоул, – «насмешки и издевательства», пользуясь ее же определением, – также не всегда будут иронией. То же самое можно сказать об особом стиле комментариев – смеси сарказма и цинизма, – распространенном на кабельных новостных телеканалах и радиостанциях. Так что же такое настоящая ирония? Что бы там ни пела Мориссетт, черная муха в вашем шардоне – это не ирония. Так же, как и дождь в день свадьбы. Это называется невезением. Однако если вы покупали вино специально, чтобы отпугивать черных мух, или долго выбирали для свадебной церемонии место, где никогда не бывает дождя, то да, вот это ирония, как показывает новая версия песни Мориссетт{423}. В данном случае ситуацию делает ироничной то, что результат оказался противоположным ожидаемому.

Получается, что ситуационная ирония – это несоответствие результата намерению, тогда как вербальная – это несоответствие произносимых слов подразумеваемому смыслу. Если ваши слова не соответствуют смыслу, который вы в них вкладываете, это может называться еще и недопониманием. В чем же разница между недопониманием и иронией? Есть два принципиальных различия: в случае недопонимания ваша аудитория улавливает только поверхностный смысл того, что вы говорите, а то, что вы на самом деле имели в виду, от нее ускользает. В случае иронии ваши собеседники должны понимать оба смысловых уровня. Но чтобы произнесенное вами действительно стало ироничным, они также должны понимать, что вы намеренно сказали нечто, что имеет не одно значение, и что эта преднамеренная двойственность влияет на весь дискурс.

Итак, необходимое условие иронии – это намеренное использование неоднозначности. Действительно, писатели-сатирики (например, Джонатан Свифт) намеренно используют недопонятую двойственность, чтобы создать динамические взаимоотношения между смыслами (диалектическое движение) – форму непрямой коммуникации, более богатую и поучительную, чем прямая. При обсуждении иронии и сатиры часто забывают о том, что особенно удачная ирония часто оказывается недопонятой частью аудитории, которая воспринимает сказанное буквально. Например, Стивену Кольберу пришлось припомнить Джонатана Свифта после того, как его обвинили в расизме за шутливый твит о Дэне Снайдере из Washington Redskins. Казахстан выпустил официальное обращение, осуждающее персонажа Бората, придуманного Сашей Бароном Коэном, не поняв, что его сатира обращена к Соединенным Штатам, а вовсе не к ним.

Поэтому ироничное потребление требует товаров с двойным значением. Мы уже говорили о потребительском присваивании, то есть о том, как потребитель изменяет значение товара, подразумеваемое производителем. Продукт может вовсе потерять свой изначальный смысл. Например, английские булавки стали панковским украшением. При ироничном присваивании продукт сохраняет свое первоначальное значение, но вдобавок приобретает и новый смысл. Чтобы потребление было ироничным, эти смыслы должны противоречить друг другу. В некоторых случаях ироничное присваивание, по всей видимости, служит формой неявного сигнализирования. В этом случае часть членов группы вводят в обиход новый товар, постепенно его иронический смысл распространяется на всю группу, и тогда он может потерять свой ироничный статус и быть отброшен. Неявное ироничное сигнализирование может быть забавным, творческим и умным, так как играет на множественности смыслов.