Крушение самолета MH17. Украина и новая холодная война - [17]
Сточки зрения Вашингтона новая роль государственных компаний в формировании транснациональной энергетической экономики вызывала в памяти расстановку сил периода разрядки напряженности, которую так хотел ликвидировать Рейган во время второй «холодной войны». Соглашение «Газпрома» с Национальной иранской нефтяной компанией и создание совместного предприятия с «Eni» для использования ливийского газа вызвало неподдельную тревогу в столицах ключевых стран НАТО. Сделка с «Eni» была заключена на встрече с премьер-министром Сильвио Берлускони, когда Путин вернулся из Триполи, где списал долг Ливии в размере 4,5 млрд долл>{94}. Уже в мае 2006 г., после январского прекращения подачи газа на Украину, Сенат США единогласно принял резолюцию, призывающую НАТО встать на защиту энергетической безопасности своих членов и разработать стратегию диверсификации. Сенатор Ричард Лугар в своей знаменитой Речи перед саммитом НАТО в Риге (Латвия) в ноябре 2006 г. высказался за то, чтобы рассматривать манипуляции с энергоснабжением как «оружие», которое может привести в действие статью 5 Устава НАТО (о коллективной обороне)>{95}. Таким образом, Россия была определена как стратегический антагонист из-за своей роли поставщика энергии в Европу.
ТРЕТЬЯ «ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»
И СПЕКУЛЯТИВНЫЕ ФИНАНСЫ
Первая «холодная война» была элементом комплекса компромиссов, характерных для фордистского производства как доминирующей части капитала и регулируемых концепцией корпоративного либерализма. Поскольку эти компромиссы утратили актуальность, основой для второй «холодной войны» стал системный неолиберализм, стремившийся навязать рыночную дисциплину в ходе глобального реструктурирования. Движущей силой третьей «холодной войны» также является определенная коалиция, или исторический блок, с его собственной идеологией и методами. Этот блок сформирован вокруг спекулятивного, «денежно-торгового» капитала, он участвует в рискованных операциях как в экономической, так и в политической сферах и тесно связан с секторами обеспечения общественной и частной безопасности, которые играют для капитала роль «брони принуждения».
В отличие от концепции системных циклов накопления (волкеровская концепция 1979 г., в которой денежный капитал функционирует как «капитал вообще») денежно-торговый капитал или, выражаясь современным языком, «торговля финансовыми услугами», не имеет долгосрочной перспективы общественного порядка. Как форма товарно-торгового капитала, он только косвенно связан с производством прибавочной стоимости, которую он эксплуатирует извне, через процесс распределения прибыли. Следовательно, все аспекты, помимо скупки по низким ценам и продажи по высоким (такие, как научно-исследовательские работы, долгосрочные инвестиции, социальная стабильность, необходимая для его созревания), для его функционирования вторичны. Питер Гоуэн точно подмечает, что «торговая деятельность в данном случае означает не долгосрочные инвестиции […] в ту или иную форму безопасности, а покупку и продажу финансовых и реальных активов для эксплуатации — и не в последнюю очередь за счет генерирования — разницы цен и изменения цен» («спекулятивный арбитраж»)>{96}.
До 1991 г. нестабильность, неизбежная для такого подхода, сдерживалась необходимостью переупорядочить глобальную экономику, не допуская при этом, чтобы к странам соцлагеря примкнули социалистические движения, появившиеся в других странах, например, в Центральной Америке того времени. Тем не менее крах фондового рынка 1987 г. и последовавший за ним «пут-опцион Гринспена» (добавление ликвидности для того, чтобы сделать возможными дальнейшие спекулятивные операции) показали, что политика, заставляющая платить однихза неосторожную игру других («моральный риск») стала неотъемлемой частью системы. После краха государственного социализма дельцы, оперирующие товарноторговым капиталом, используя в своих интересах новые правила бухгалтерской отчетности и лазейки в законодательстве, собрали союзников среди политиков и («микро»-)экономи-стов в целый сонм сил, по разным причинам желавших не отставать от тенденции и с идеологической точки зрения вооруженных обновленными теориями рынков капитала, которые рассматривались как способные к саморегуляции (например, «гипотеза эффективного рынка»)>{97}. Хищнические схемы поглощения компаний и пенсионных фондов и использование Деривативов в качестве обеспечения для увеличения займов теперь стали новой нормой. В 1994 г. Джон Меривезер, который цервым начал в банке «Salomon Brothers» «торговлю ценными бумагами за счет собственных средств» (спекуляцию не только на комиссионной основе, но и используя собственные или заемные средства банка и депозитную базу), вместе с двумя лауреатами «Нобелевской премии по экономике» (премии Шведского государственного банка) создал собственный хедж-фонд «Long-Term Capital Management» (LTCM)>{98}.
Трансформацию капитализма в похожее на казино общество риска продвигали и популяризировали Билл Клинтон в Америке и Тони Блэр в Британии, а также их коллеги в Канаде и Австралазии. Международная рабочая сила, численность которой после открытия Китая, Восточной Европы и других регионов выросла до более чем трех миллиардов (в два раза больше, чем прежде), с этой точки зрения стоила немногого. Она была сведена к незащищенной в конечном итоге человеческой массе, чья жизнь вращается вокруг бесконечного «выбора» в условиях структурной нестабильности
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.