Крушение - [62]
Внезапно он чувствует потребность вырваться из этого умиротворённого страдания, неудовлетворённого покоя. Алькандр уезжает, не предупредив мать; в дороге он напишет ей письмо, которое по возвращении обнаружит неоткрытым на кухонном столе: в отсутствие сына Сенатриса не имеет привычки распечатывать почту.
Алькандр уезжает, чтобы найти и покорить Мероэ, исчезнувшую в последних водоворотах войны, — Мероэ, которая всегда здесь и всегда недостижима, всегда торжествует над более доступными возможностями и менее запретными желаниями. В незнакомом городе, где он сойдёт ночью, сироты сделали временную остановку.
Сколько разных пейзажей, пригородов под дождём и рек прорезает напористо и однообразно движущийся поезд; когда наступает ночь, в неровный сон Алькандра врываются ещё более горькие и жестокие видения: свет в окнах здания, покрытого сажей, которое нависло над путями, лоснящиеся рельсы, которые тянутся по безлюдному пространству сортировочного ангара, три забытых товарных вагона, груда намокших под дождём кирпичей и приближающаяся под неровный стук колёс, висящая без видимой опоры в чёрном небе, огромная надпись светящимися буквами — название какого-то химиката, суровое и простое, — постепенно очерчивается во всей своей безжалостной чёткости, а затем постепенно исчезает в тумане и мороси, как гнойник в нездоровой ткани этой ночи. Враждебность вещей, которые застали врасплох в несуразной застылости их географических пересечений, противопоставление постоянства и подвижности, дремотного континуума пространства и дискретности времени, натиск поезда, который неотвратимо приближает его к ночному вокзалу, к спящему городу, где говорят на непонятном ему языке, — всё это насыщает неровный сон путешественника архаичными и тревожными метафорами.
Мероэ, слабое волнение раскинувшихся волос в ночи, ускользающий образ Империи и небытия — она ли эта застывшая маска, незнакомое лицо богатой и несчастной молодой женщины, которая встречает его без улыбки? Сироты бесцельно кочевали по всем углам Европы. Гиас участвует в каких-то конкурсах; Мероэ живёт в мягко обставленных и мрачноватых комнатах особняков, проводит там леностные утра между ванной, туалетным столиком и подносом с завтраком. Она коллекционирует украшения и днём таскается по ювелирным магазинам. За ужином молчит, пьёт шампанское.
Иногда у неё, измученной бессонницей и изжогой, сердце вдруг пустится вскачь, и вот она зажигает ночник и босиком ступает по ковру, где раскидана сброшенная одежда, шкатулки и лежит простая картонная коробка, куда она сваливает свои сокровища; она садится по-турецки на скомканную постель и подолгу роется в беспорядке клипс, ожерелий и брошей. Кажется, будто пальцы Мероэ стали цвета золота или забронзовели в обжигающем блеске драгоценных камней. Она медленно перекладывает украшения, которые никогда не носит, словно от соприкосновения и трения они могут растаять, превратиться в текучую массу, выпустить тайное тепло, скрытое под гладкостью форм и сумеречным сиянием красок. В слабом свете ночника, в дыму бесчисленных сигарет, которые она, не успев зажечь, давит в пепельнице или прямо о ковёр, ощупывая экскрементное по скрытой сути своей вещество драгоценных камней и металлов, болезненные приступы иногда удаётся успокоить на одну ночь.
Если он сможет вырвать её из утреннего бесчувствия, они отправятся куда глаза глядят по серым улицам, разбуженным короткими мартовскими ливнями. Что сказать этой реальной Мероэ, превратившей свою загадку в боль?
— Вы только пожелайте, — начинает он, стоя возле смятой кровати и следя за движением пальцев Мероэ, пока она, прикрыв глаза, туда-сюда передвигает по загорелой присобранной коже кольца, — только пожелайте, и я вынесу вас отсюда на руках. Никто не может держать вас в плену. Что за призрак, рождённый внутри вас, задёрнул шторы?
Произнося это, он мышцами спины, мышцами руки ощущает потребность к действию — то первое движение, одновременно напористое и плавное, которым он сразу освободил бы Мероэ и самого себя бы освободил, преодолел бы вдруг расстояние, отделяющее его от всего сущего и оставляющее в одиночестве и в смятении.
Но она не отвечает, она поглощена маниакальным движением пальцев, челночным скольжением колец; или же произносит:
— Ладно, пойдёмте, раз вам так хочется.
Так выглядел бы разговор с умирающей: разом осмелев, в роковой час хочется признаться ей в том, что из трусости или лукавства двадцать лет скрывалось в суете повседневности; откладывать нельзя, но её взгляд, остановившийся где-то далеко, уже предупреждает, что она не удостоит ответом ваш последний призыв.
Восхитительная и отсутствующая Мероэ, собственная квинтэссенция, постепенно съёживается, остаётся только свет экскрементных глаз, и от их блеска она словно становится бесплотной: всё, что в ней есть осязаемого, постепенно уходит, как будто перестаёт звучать музыка. Всю жизнь она парила в воображении Алькандра неясным скоплением атомов, невесомых в лёгком эфире сна; а теперь она вот-вот улетучится, купаясь в этом неуловимом свечении, и растает в огне собственных глаз. Откуда взяться силе, способной наполнить ткани, прозрачность которых всё более заметна, и где та кровь, что влилась бы в эти растворяющиеся сосуды? Однако в попытке удержать её, воплотить, вместить в эту более грубую явь, где с ней можно было бы общаться, Алькандр с горечью признаёт, что точно так же не приспособлен к реальности.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».