Крушение Римской империи - [36]

Его целью было ликвидировать множество наиболее очевидных неясностей, двусмысленностей и противоречий, которыми были полны действовавшие тогда законы. Хотя и испытывая влияние последующего германского законодательства, он был во многом превзойден в шестом веке Кодексом Юстиниана I.

Однако как источник исторической информации, он остается и поныне весьма значительным документом. Меры, предусмотренные содержащимися в нем государственными актами, рисуют нам очень подробную картину обстановки в двух империях, как в Восточной, так и в Западной. В той же мере информативны некоторые последующие эдикты императоров Запада того же и более поздних периодов, особенно Валентиниана III и Майориана.

Но эти акты в особенности полезны нам по причинам, которые не доставили бы удовольствия составителям законов, если бы они могли их узнать. В большинстве рассматриваемых документов, особенно заключительных десятилетий истории Западной империи, проявляется почти истерическое неистовство, приводящее к эмоциональной путанице между грехом и преступлением, что было совершенно чуждо классическим римским законам раннего периода. Сэр Сэмюэль Дилл, прочувственно писавший о тяготах римлян того позднего периода, был убежден с большой долей правоты, что такое расплывчатое жесткое законодательство было не только симптомом приближавшегося коллапса Рима, но и в большой мере способствовало ему.

Кроме всего прочего, имперские постановления были длинными и непрерывно повторяющимися. Постоянные повторы показывают, что предпринимаемые правительством одна за другой меры, двигаясь непрерывным потоком, сталкивались с противодействием, неповиновением и игнорируются с той же беспредельной безнаказанностью. Эти же бесконечные повторы свидетельствуют, что правительство, хотя и осознавая, что надо делать, настолько раздавлено ситуацией, что совершенно неспособно ее улучшить. Никогда еще не было такого бесполезного перепроизводства законов. И их пустота, казалось, подчеркивалась странно причудливым и многословным стилем изложения, расцвеченным многочисленными ссылками на могущество дьявола и необходимостью перевоспитать тех граждан, которые из-за своей неграмотности подвергались развращающему обману.

Некоторые законы, правда, были гуманными и просвещенными. Например, это были законы, облегчавшие участь рабов, оказывавшие поддержку нуждающимся должникам и преследовавшие детоубийц. Однако было и множество ужасающе кровожадной юридической жестокости. Кроме того, не было даже претензии на установление равенства всех перед законом. Аристократам не только позволялось вести свои судебные процессы в специально созданных судах, но и, при явном одобрении Симмаха, привилегии и наказания богатых и бедных были совершенно различными. «Если человек беден, — заявлял теолог Феодор, — его страх перед судьей и судопроизводством удваивается».

Конечно, были короткие периоды, когда эта тенденция менялась на противоположную, например, при Валентиниане I, который вел себя с высшим классом достаточно жестко. Тем не менее и сам Валентиниан не мог засвидетельствовать судебного равенства. Даже если мы не поверим заверению Аммиана, что он бросал свои жертвы на съедение ручным медведям, известно, что он был подвержен диким приступам гнева, один из которых кончился его смертью. Пресловутой была свирепость, с которой он совершал свои скорые наказания. «Вали его на плаху!» — кричал он обычно. Да и Феодосии I, несмотря на все свои религиозные принципы, часто вел себя с глубочайшим цинизмом и жестокостью.

Таковы были характерные недостатки жестких императоров. Но еще хуже была та дикость, с которой по всей Империи суды претворяли в жизнь законы. Правда, они всего лишь следовали Кодексу, неизменно угрожавшему телесными наказаниями и сжиганием живьем — а может быть, Кодекс следовал практике судов. Когда землевладельцы брали дело в свои руки и творили правосудие сами (как это изображено на одной из карфагенских мозаик), результаты были не менее суровыми. Вето Феодосия на обладание частными тюрьмами было проигнорировано. И даже высокообразованный Сидоний рассказывает нам, как на свою ответственность он избивал и пытал могильщиков за их проступок, выразившийся в том, что они неумышленно бросили свои инструменты на землю, покрывавшую могилу его матери.

Но наиболее серьезные проблемы, влиявшие на. действие законов, заключались в общих для всех гражданских служб недостатках. Судебная власть, как и вся бюрократия, была насквозь пропитана коррупцией. Многие юристы вели себя совершенно отвратительно. Автор О делах войны выбирает эту специальную тему в качестве кульминации своей работы.

…Большинство Священных Императоров, когда божественное Провидение обеспечивало безопасность государства как внутри, так и за его пределами, придумало одно лекарство для излечения скорби народной — обращение к Их Сиятельству. Пролейте свет на запутанные и противоречивые законы, обратив на них внимание своей Августейшей Особы. Прекратите бесчестные тяжбы!

Кодекс Феодосия II был направлен на приведение в порядок противоречивых правил и законов. Но, к сожалению, он не нашел лекарства для бесчестных тяжб. Опасение коррупции в самом ядре власти открыто прозвучало на любопытной церемонии в присутствии императора, когда сенаторы произнесли целый ряд ритуальных заклинаний. Одно из них, повторенное не менее двадцати пяти раз подряд, звучало как призыв «предотвратить неверное толкование эдиктов, все Кодексы должны быть написаны совершенно прозрачно». Следует сказать, что бесчестного применения эдиктов не только опасались, но и были в этом уверены.