Кругосветное путешествие короля Соболя - [23]

— Отлично, мадмуазель. Но могу ли я спросить почему?

Вопрос привел меня в растерянность, хотя он был вполне ожидаем, а волнение повредило моей способности соображать. Я покраснела и выдала ответ, о котором тут же пожалела:

— Чтобы прочесть «Новую Элоизу»^[23].

Я получила эту книгу в подарок на день рождения перед самым отъездом на Камчатку и на протяжении всего путешествия с наслаждением погружалась в плохой русский перевод. То, что я упомянула об этой книге в разговоре с незнакомцем, показалось мне излишним откровением о самых интимных страстях, которые во мне бушевали. Книга целиком была посвящена любви, а я была настолько не приучена к разговорам на эту тему, что испытала настоящее потрясение. Одно то, что я произнесла ее название, служило неприличным признанием в моей склонности.

— Значит, вы любите Жан-Жака Руссо? — спросил он.

Если бы он спросил, люблю ли я Сен-Пре, Элоизу или Клару^[24], я бы с легкостью ответила. Но я так мало связывала книгу с ее автором, о котором к тому же ничего не знала, что оказалась в глупом замешательстве.

По доброте своей он вывел меня из затруднительного положения, сменив тему.

Эта первая беседа продлилась около часа. Я чувствовала себя так скованно и неловко, что у меня возникло желание, чтобы она как можно скорее закончилась. При этом я вовсе не хотела, чтобы Август уходил. Когда наша встреча подошла к концу, я с ужасом осознала, что пролетит всего несколько мгновений — и я его больше не увижу. Совсем скоро он вернется в скудость и холод этой безжалостной зимы. Бог знает, в какой жалкой лачуге он ляжет сегодня спать. Хоть я и знала, что ему пришлось пройти через куда более страшные испытания, мне хотелось, насколько возможно, избавить его от новых страданий, если уж не в моих силах было подарить ему счастье.

Он ушел. Брат высказал кучу наблюдений, которые показались мне пустыми, и я ушла в свою комнату, ничего ему не ответив.

Чуть позже зашла мать — спросить, как все прошло.

— Замечательно, — ответила я с блеском в глазах.

И бросилась в ее объятия, разразившись нервными рыданиями.

* * *

Занятия начались. Не знаю, каким чудом Август раздобыл где-то немецкую и французскую грамматику. Он начал с того, что выучил с нами латинский алфавит, после чего стал читать нам короткие тексты на языке оригинала и переводить их.

Уроки проходили у нас дома, занимались мы всегда вместе с братом. Иногда на них присутствовал отец. Он заходил в середине занятия и садился в глубине комнаты. Он говорил, что весьма доволен методами нашего учителя. Однажды в конце занятия он вслух выразил свое удовлетворение и в качестве вознаграждения предложил ему женщину-камчадалку. Меня это ранило до отвращения. От своей горничной, которая была русской, я знала, что ссыльные в большинстве своем состоят во внебрачной связи с местными уроженками. Иногда у них даже были общие дети. Я не могла представить себе Августа в подобном сожитии. Меня возмущало, что отец его к этому подталкивал, предлагая рабыню.

Но больше всего мне не нравилось, что, судя по всему, он по-прежнему считал Августа узником. Вы мне скажете, что Август им и оставался. Но я в своих мечтах о нем, которые лелеяла днем и ночью, видела его уже свободным и имеющим право просить моей руки.

Надо понимать, что в то время я не могла вообразить себе другого исхода любви, кроме как совершенно официальной и вполне тривиальной ситуации. Если не считать блуда, бывшего уделом лишь животных и изгоев, для меня не существовало возможности иного соединения, кроме брака. Таково было естественное предназначение достойных и свободных людей.

Об этом я и мечтала. Едва обменявшись с этим мужчиной парой слов, я уже размышляла о том, как будет устроена наша совместная жизнь. Контраст с реальностью был тем разительнее, что во время наших занятий он держался сдержанно и распределял свое внимание поровну между мной и братом. А главное, он был очень осторожен и держался со мной крайне отстраненно и уважительно.

Холодность его манер меня не обескураживала. Я уже нашла название тому влечению, которое я к нему испытывала, и была уверена, что это любовь. Самое удивительное, что я нисколько не сомневалась, что Август разделяет мои чувства. Любой, самый мимолетный взгляд, самый незначительный знак внимания служил для меня доказательством его ответного влечения. И я полагала, что только положение пленника делает для него невозможным более открытое проявление чувств. Я пришла к заключению, вполне логичному в моей системе координат, что действовать придется мне самой, если я хочу, чтобы наша любовь набрала силы и расцвела при ярком свете дня.

Мне представлялось это тем более необходимым, что неожиданное событие нарушило наши нарождающиеся привычки.

Отцу помогал начальник канцелярии, который занимался административными делами края. Он предложил, чтобы наш учитель, уже доказавший свою компетентность, поделился своими знаниями со всеми детьми колонии, и посоветовал организовать государственную школу, которую мог бы посещать любой ребенок. Распорядок дня учителя не позволял ему совмещать два вида занятий, так что предполагалось, что мы с братом будем ходить на уроки наравне с другими.