Кругом слоны, Миша - [4]

Запер дверь изнутри.

Пока он метался по квартире, полоска февральского солнца сползла с подоконников на столы и обои. Часы на полочке между окнами показывали 14:48. Он сел на краешек кресла, в которое бросил куртку, и почувствовал в левой руке что-то горячее и влажное. Вспотела ладонь, сжимавшая перчатки. Он испугался, что перчатки провоняют его потом. Положил их на ручку кресла, в нескольких сантиметрах друг от друга. Затем изогнулся и вдохнул, чтобы проверить запах. К счастью, запах был всё тот же, что и в Швеции восемь лет спустя.

два с половиной

Там, в центре моего города, постарев на восемь лет, набрав одиннадцать кг лишнего веса, доев бутерброд и допив кофе, Миша косился на расхристанных гимназисток, стоявших в другом конце зала. Ему нестерпимо хотелось стоять вместе с ними. Ему хотелось стоять с кем угодно — лишь бы перед белой дверью туалета, а лучше сразу за ней.

Но время отсутствия за столом требовалось свести к минимуму. Он ждал, когда очередь хотя бы на полминуты рассосётся, он хотел сразу быть следующим, но стоило кому-то зайти в белую дверь, как с первого этажа выныривало пополнение. Миша ненавидел всех, кто хотел в туалет: гимназисток, парней в отвислых джинсах, бесстрашных детей, пожилого инвалида в коляске, его провожатого, подтянутых женщин с тайским загаром. Ненавидел почти так же сильно, как самого себя.

При этом он уже знал, как перестраховаться. Одну перчатку надо оставить на столе, другую взять с собой. Если хозяйка вернётся, пока его нет, и найдёт только одну перчатку, она не уйдёт сразу. Она увидит пальто и пакет с покупками и поймёт, что кто-то здесь сидит. Она подождёт. А он, когда выйдет из туалета, объяснит, что опасался за сохранность перчаток. Я подумал, на одну-то перчатку кто позарится? Или: я подумал, одну-то перчатку кто стащит?

Миша зажмурился и заскрёб пальцами по столу. Опять. Опять застукал себя за тем, что формулирует реплики по-русски. Хуже того: для конкретной женщины. Женщина держала руки в карманах серого пальто в ёлочку, перехваченного широким поясом и застёгнутого на большие лиловые пуговицы. Она смеялась. Её лицо было немного размыто временем. Стыдно. Ёлки зелёные вечные странники, как стыдно. Щас. Щас схожу в сортир, и всё. Пакет в охапку, перчатки парню на кассе, жопу за руль и домой. В Муру. Досматривать третий сезон.

Он разжал веки. Гимназистки как раз упраздняли очередь, вваливаясь в белую дверь втроём. Ну наконец-то. Миша сунул в карман одну из перчаток и сорвался с места, испугав красиво увядающую пару за соседним столиком.

Серое пальто в ёлочку. Двубортное, приталенное. Он видел потом такое же в магазине на Загородном. Жена что-то примеряла в примерочной, а он топтался в случайной точке пространства. Никогда бы не заметил, если бы оно не висело с самого края, прямо под картонкой с жирной надписью «40 %». Он подошёл к нему, боязливо оглядываясь, и провёл ладонью по рукаву.

Откуда-то сбоку взвилась девушка с улыбкой:

— Чистая натуральная шерсть.

— Ага.

— Классическое двубортное пальто, приталенное. Такие никогда не выходят из моды. Прекрасный выбор. Вообще, прошлый сезон не дарят обычно. Но с таким дивным пальто простительно. У вашей спутницы жизни какой размер?

— Примерно как у вас, — машинально сказал он.

Девушка надела пальто и закружилась перед ним, щебеча своим филологическим голосом. У неё не было пепельных волос с темнеющими корнями, вздёрнутых бровей, ассиметричных губ. Никакой вмятинки под кончиком носа. Глаза игрушечные какие-то. Кроме размера пальто, она ничем не напоминала Веру.

— Вам очень идёт, девушка, — сказал он и вышел из магазина.

Из комнаты на Радищева он тоже в конце концов ушёл. Потому что там не было серого пальто в ёлочку. Оно не висело на плечиках у двери. Его не нашлось в шкафу. На кресле вместо него валялась его собственная куртка. Миша подобрал её и напялил на себя. Перед уходом чуть не оставил Вере записку. Уже нарыл на журнальном столике ручку и рекламный листок, пустой на обороте, и даже выстроил в голове два предложения. Только когда вывел первые буквы, внезапно понял абсурдность своих действий. Бросил ручку. Листок машинально сложил вчетверо. Вера, что бы там с ней ни стряслось, прекрасно знала три вещи: что она ушла из дома, что он ехал к ней, и что до него можно дозвониться по телефону и дописаться по интернету. Если кому-нибудь понадобится.

Никому не понадобилось.

Ему остались ключи. Связка с рижской церковью три года кочевала по укромным местам в машине и квартире. Только перед самым отъездом он выбросил её в Обводный канал.

В первые недели, когда он ещё набирал Верин номер по десять раз на дню, и ему ещё отвечали, что абонент временно недоступен, он мчался на Радищева при первой же возможности. Бросал машину на одной из Советских, на конспиративном расстоянии, и шёл пешком до угла Баскова переулка. Оттуда уже были видны оба окна. Он не мог позволить себе топтаться на месте больше пары минут, и поэтому приходилось учить наизусть прилегающие улицы, круг за кругом, теребя ключи в кармане и внушая себе, что, как только в окнах объявится свет, он решительно войдёт в подъезд. Он поднимется на третий этаж. Вытащит себя из этого болота.