Кругом слоны, Миша - [3]

В пятьдесят пятый день был понедельник. По предварительной после обеда оставался один пациент. Миша сбагрил его Ларисе и ушёл на три часа раньше, ссылаясь на муторное самочувствие. Он позвонил в четырнадцать ноль четыре, как только сел в машину. Вера была дома. Сказала, чтобы он немедленно приезжал.

Немедленно. Миша нашёл глазами старые электронные часы на полочке между окнами. Четырнадцать сорок одна. Тридцать семь минут назад у неё был радостный голос. Да, она прямо так и сказала: «Немедленно приезжай!» А потом закапала кровью пол.

Он засунул ключи обратно в карман. Вытащил из другого кармана телефон и набрал её номер. Через пять секунд он вздрогнул от неожиданности — «Пещера горного короля» запищала в трёх метрах от него, на журнальном столике, среди мелочи и парфюмерии.

Она не взяла с собой телефон. Она закапала пол кровью, закрыла дверь на ключ и ушла, не взяв с собой телефон.

— Фууу, — Миша оборвал звонок и облегчённо замотал головой. Конечно же. Тормоз. Конечно же. Она мыться пошла. Кровь? Из носа кровь, откуда ещё. Зима, авитаминоз. И простужена была в прошлый вторник. Разводила что-то в стаканчике. Фруктов надо было принести. Мандаринов. Мультивитамин купить хороший. А не за сладостями бегать.

Он подошёл к половинке стола и виновато поставил торт рядом с чайником. Бросил в рот несколько сушёных яблочных долек из стеклянной вазочки. Рот наполнился сладкой слюной. Яблоки сушила её мама в Тверской области. Ещё она варила варенье из крыжовника, вкусное. В прошлый вторник пили с ним чай. И до, и после.

Он снял куртку и понёс к вешалке.

Дойти до вешалки помешали перчатки. Они никуда не делись со своего места. В трёх шагах от двери. В шаге от кровяной дорожки.

Зажав куртку под мышкой, Миша нагнулся, подобрал перчатки и невольно понюхал их. Ещё более невольно уткнулся в них носом. Пахли они точно так же, как те, другие, которые через восемь лет и две недели будут лежать на столике в Швеции.

Но об этом знаем пока только мы с вами.

Миша не знал. Он беспомощно дрейфовал вдоль вектора времени, от Большого взрыва к тепловой смерти вселенной. Точь в точь как вы перед вашим компьютером. Безнадёжно реальный — опять же, как вы на вашем стуле, — он стоял задом к будущему, не в силах обернуться. Вся жизнь, вся история мироздания представлялась ему плохо освещённым конусом, который начинался в комнате на улице Радищева и, стремительно расширяясь, уходил в доисторическое прошлое — туда, где сливались во мраке мамонты, девочки из пионерлагеря, сокровища Монтесумы, похороны Брежнева, Гондвана и мороженое в металлических вазочках.

Между далёким прошлым и комнатой на Радищева клубились последние пятнадцать-семнадцать лет: трёхмерные, несоразмерно долгие и пролетевшие, как одно мгновение. В этой части конуса (почти прозрачной) хозяйничали исполинские фигуры. Несколько штук. Каждая из них время от времени заслоняла остальные, а одна могла загородить вообще всё. Она могла закупорить весь конус к чёртовой бабушке. Обрезать прошлое. Схлопнуть вселенную до размера комнаты в коммунальной квартире.

Миша швырнул куртку в кресло, стоявшее у журнального столика, и вместе с перчатками выскочил в коридор.

Там по-прежнему было пусто. Ещё заходя в квартиру, он ненадолго застыл на пороге и с облегчением убедился, что в коридоре никого нет. Горела только одна тусклая голая лампочка над туалетом — та, которая горела всегда. Двери всех комнат были закрыты. Из второй направо доносился громкий разговор на неестественных тонах: сотрудник Государственного Эрмитажа Инна Леонидовна смотрела телевизор. Миша бережно закрыл входную дверь, лязгнул огромным замком и совершил перебежку до Вериной комнаты. Постучал. У неё не было внешнего звонка. Он как-то предлагал купить и провести. Она отказалась. Вежливо, с улыбкой, но наотрез.

Не дождался ответа. Нервно пустил в ход ключ. Вошёл и увидел см. выше.

А теперь он побежал к ванной. Дрянные актёры за дверью Инны Леонидовны склоняли какую-то Марину, распаляясь.

Дверь ванной комнаты была приоткрыта. Никого. Сырая тьма внутри пахла дешёвым шампунем. Миша нашарил выключатель и, когда вспыхнул мутный шар под потолком, осмотрел раковину и ванну. Пара тёмных женских волос. Ржавый ручеёк на желтеющей эмали. Никаких следов крови. Сухие мыльные пятна. Последние часа три здесь никто не мылся.

— Да что ж это за хрень, — прошептал он.

Оставалась кухня и туалеты. На кухне он понял, что даже не знает, который из столов и шкафчиков принадлежит ей. Он заходил сюда только один раз — набрать воды в фильтр. В любом случае, кухня была пуста. На одном из четырёх холодильников едва слышно бубнило проводное радио. В окне, между рамами, темнели пакеты с продуктами. За ними угадывался чёрный ствол дерева на фоне глухой стены.

В первом туалете никого не было. Во втором тоже. Несколько секунд он колебался под дверью Инны Леонидовны. Дверь была обтянута чёрной клеёнкой. Из дырок в клеёнке тут и там торчал рыжий поролон. Вера говорила, что они с Инной Леонидовной обмениваются парой вежливых фраз, если сталкиваются на кухне. Говорила, что за три с лишним года ни разу не была у неё в комнате. Только раз видела её кота. Начинала сомневаться: а не почудился ли он ей? Пока Миша колебался, дрянные актёры заткнулись. Грянула конвейерная песня про судьбу и бурные стремнины. Песня спугнула его. Он отшатнулся от двери Инны Леонидовны, пересёк коридор и скрылся в Вериной комнате.