Кругами рая - [17]

– Помню, как сейчас, ломался. Еще было предложение избрать Генсеком Юрия Никулина. У них Рейган, у нас Никулин.

– Или Калягина. В гриме тетушки Дорит.

– Почетным председателем – Кагановича.

– А по нечетным?..

Они не заметили, как стали, откидываясь, смеяться, ударять ладонями по столу и встречаться пальцами у профитролей, которые быстро заканчивались. При этом каждый из них как-то незаметно съехал к середине скамейки.

В кафе было душно, и предплечья, которыми они касались друг друга, вспотели. Широкогубая улыбка великана оказалась рядом со щекой Евдокии Анисимовны. Ей захотелось собрать ее в ладонь и поводить морду в разные стороны. Она уже порядочно опьянела.

– Мы танцевали вальс на площади! – воскликнула Евдокия Анисимовна. – Ели итальянское мороженое и закусывали бесплатными пирожками.

– Да, мелкая буржуазия не скупилась… Евдокия Анисимовна… – в голосе Володи вдруг появилась та решительная интимность, которая, подумала она весело, свойственна, наверное, только боевым офицерам.

– Хорошо, – сказала Евдокия Анисимовна, – зовите меня Дуней, если вам так нравится.

– Спасибо! – выдохнул он. – Давайте потанцуем.

– Ну что ж, попытаюсь вспомнить. И не бойтесь, я не стану под музыку спрашивать: приходилось ли вам убиватъ людей? – Спустя секунду она прибавила, странно улыбнувшись: – К тому же, это еще ничего плохого о человеке не говорит.

Дальше пленка закрутилась так быстро, что Евдокии Анисимовне с трудом удалось потом восстановить события этих нескольких минут. Она неловко оступилась в самом еще начале танца, и, воспользовавшись этим, Володя сильно обхватил ее и приподнял, как будто ей грозила опасность подвернуть ногу и улететь со скалы. Потом стал целовать ее лицо. Поцелуи то и дело возвращались к ее губам и мешали дышать. Она не испугалась и не сопротивлялась. Меньше всего хотелось ей сейчас выглядеть смешной. Евдокия Анисимовна чувствовала ровно то, что и происходило: чужой симпатичный мужчина целует ее, почти обнимает разные части лица большими, средней теплоты губами, на уголках которых было немного прохладной слюны, остающейся метками на ее щеках. Нельзя сказать, чтоб ей это было очень неприятно, но она не ушиблась ведь, не поранилась и не понимала, почему ее так безутешно жалеют и точно ли этот мужчина находится с ней в родстве хотя бы на расстоянии дяди?

Когда нападение закончилось, они молча вернулись к столу. Евдокия Анисимовна достала из сумочки зеркальце и проверила лицо. Это было ее лицо, разве только чуть более сердитое или растерянное. Ни того ни другого она в себе не чувствовала, и ей стало жаль, что Володя увидел сейчас на ее лице именно такое выражение.

– А что после этого подумал Кролик, никто не узнал, – сказала она как можно ласковей.

– Потому что он был очень воспитанный, – закончил Володя.

Евдокия Анисимовна удивленно усмехнулась.

– И тем не менее, мне пора.

– Вас ждет муж, – сказал мужчина, как и должны, наверное, говорить мужественные, оскорбленные мужчины.

– Да.

– И вы сейчас должны ему позвонить.

– Да.

– Но у вас нет с собой телефонной карты.

– Да, но что с того?

– Возьмите мою. Аппарат рядом с кафе.

До этой минуты Евдокия Анисимовна не собиралась звонить домой. У них с Гришей это давно уже было не принято. Но она взяла у Володи карту и решительно направилась к выходу.

Телефон дома не отвечал. На этот раз очень некстати. Впрочем, если бы Гриша вдруг оказался дома, могло выйти еще нелепей. Объяснить этот звонок ничем было нельзя. Разве что она собиралась сообщить ему из морга о собственной кончине. Но тут Евдокия Анисимовна заметила, что Володя показался из дверей кафе и внимательно смотрит на нее. Она быстро заговорила в мертвую трубку:

– Гришенька! Я – жива! Почему потерялась? Я не потерялась. Была в парикмахерской, потом заходила в Худфонд, потом мы встретились со Светкой, гуляли и выпивали. Да. Не тебе же одному! Ну, я скоро буду, не волнуйся. Можешь встретить. Да, где всегда. Чао!

Парикмахерская, Светка, не волнуйся, где всегда – бред! Его бы парализовало на том конце провода от этой дребедени. Но Евдокии Анисимовне до спазм в горле представилось вдруг, что все это правда: обыкновенный звонок любимому мужу, которому она, приехав, расскажет все о приключениях этого дня, о смешной и трогательной Светке, и какой муж у той козел, царство ему небесное, и об «афганце» Володе, закаленное сердце которого дрогнуло при виде ее красоты…

Но ничего этого не было. И не будет. Никогда. Потому что этого уже не может быть. Примерно так Гриша, великий демократ, заканчивал иногда едва начавшийся спор. А он знает.

Володя снова стоял совсем близко и то ли с жалостью, то ли с долей презрения смотрел на нее. Ей было все равно, заметил он ее игру или нет. Но она подумала, что тогда, в танце, он был, в сущности, прав. Она действительно самым роковым образом оступилась и летит со скалы. Далеко ей лететь. А он все это понял и хотел стать ее спасителем. Чужой мужчина и родной дядя. Дяди у нее, кстати, никогда не было. А жаль!

Слезы ее не просто стекали, а капали, попадая на руку. Никогда на людях с ней такого не случалось, и никогда не смотрела она на окружающее сквозь набрякшие линзы, которые ей не хотелось стряхивать.