Кровное родство - [44]

На столе Клинга зазвонил телефон, и Карелла снова поднял взгляд от дневника. Берт сорвал трубку и проговорил:

– Восемьдесят седьмой участок, Клинг слушает. Да, бумажка где-то у меня на столе. Погоди секундочку. Дженеро, ты что, не можешь подождать? Ну вот и жди. Ага, вот, нашел. У тебя есть чем писать? Слушай, тут вот какая незадача. Огонь могли вести из двух разных револьверов. Да, Дженеро, ты меня правильно понял. Слушай, чего ты кипятишься, я тебе просто зачитываю результаты баллистической экспертизы. Охота пособачиться – звони в лабораторию. Эксперта, с которым я там разговаривал, зовут Фирбишер. Фирбишер, говорят тебе. Ф-и-р-б-и-ш-е-р. Так вот он сказал, что диаметр канала ствола составляет чуть больше десяти миллиметров, а шаг его нарезов – сорок сантиметров. А теперь, Дженеро, слушай, что это значит. А означает это, что стрелять могли либо из кольта калибра девять целых восемь десятых миллиметра, либо из кольта девять целых две десятых миллиметра. У этих револьверов одинаковый диаметр канала ствола и шаг нарезов. Как такое может быть? В каком смысле? Вот может, и все тут. Слушай, Дженеро, откуда я знаю, каким местом он проводил баллистическую экспертизу? Я тебе что – эксперт? Черт его знает! Наверное, он сунул пулю под микроскоп и посмотрел на нее. Слушай, ты просил меня записать результаты баллистической экспертизы, если позвонят из лаборатории? Я записал. Вот их я тебе и зачитываю. Слушай, Дженеро, ведь ты ведешь это дело, а не я. Да, ты. Да, совершенно верно, его ведешь ты. Я именно это только что и сказал. Естественно, ты, а не я. Кто сует нос не в свое дело? Знаешь, Дженеро, что я тебе скажу? От тебя у меня скоро появится геморрой размером с кулак. Вообще не понимаю, как тебя допустили к детективной работе. Да. Я совершенно серьезно. Ах, ты это запомнишь? Ну, запоминай, раз память хорошая. Надеюсь, Дженеро, ты это никогда не забудешь. Кстати, надеюсь, ты больше никогда ни о чем не будешь меня просить. А если все же рискнешь, то знаешь, что я тебе скажу? Нет! Да, именно это я тебе и скажу. Я пошлю тебя подальше. А теперь, если не возражаешь, позволь мне заняться своими делами. У меня и без тебя работы по горло. До свидания, Дженеро.

С грохотом повесив трубку, Клинг покачал головой, проворчав под нос: «Сука неблагодарная». Вдруг до него дошло, что в метре от него сидит Карелла и наблюдает за ним.

– Дженеро, – буркнул Берт, как будто это все объясняло, и снова принялся печатать.

Ну а Карелла вернулся к дневнику Мюриэль.

«Рассвет сладостного предвкушения» продолжался весь май. Карелла все ждал, когда Мюриэль наконец лишится девственности. Напряжение неуклонно росло. Детектив, затаив дыхание, внимал напыщенным рассуждениям девушки о бессмертной любви, гадая, когда же безымянный возлюбленный покусится на ее невинность и они оба «воспарят к пику райского наслаждения». Неужели «рассвет сладостного предвкушения» затянется до лета? Добравшись до конца мая, Карелла начал сомневаться в том, что возлюбленный Мюриэль в действительности существует. Детектив все больше убеждался в том, что Мюриэль его выдумала, он был плодом ее воображения, фантомом, созданным для того, чтобы придать некоторую остроту содержанию дневника. Ну а если возлюбленный и существовал на самом деле, тогда он был человеком стеснительным и робким. Пока он ограничивался лишь тем, что касался «нагих» грудей Мюриэль, «забираясь под бюстгальтер». С наступлением июня девушка стала гадать, когда же объект ее воздыханий наберется храбрости «забраться куда-нибудь ниже пояса».

К этому моменту Карелла от всей души желал, чтобы возлюбленный Мюриэль убрался куда-нибудь подальше, предпочтительнее на Аляску. Стивен все листал и листал дневник, мучительно продираясь через этот скучный порнографический трактат, лишенный всякой художественной ценности. Когда Стив читал о «сладостных муках», «дрожи» и «трепете», охватывавших Мюриэль выше (и ниже) пояса, он не мог избавиться от мысли, что если бы безымянный возлюбленный заглянул в дневник хотя бы одним глазком, то он бы надругался над Мюриэль при всем честном народе среди бела дня. Увы, большую часть июня ее возлюбленный оставался слепцом, даже не подозревая о том, что Мюриэль жаждет «утонуть в урагане страсти». Образно выражаясь, цветок уже распустился, и давно пришла пора его сорвать. Тяжело вздыхая, Стивен одолел подробный рассказ о том, как дрожащая рука воздыхателя скользнула Мюриэль в трусики и коснулась «вожделеющего ласк женского естества». Это случилось в субботу, двадцать восьмого июня. Четвертого июля, в День независимости, небо – в прямом и переносном смысле – расцвело красками праздничного салюта: Мюриэль потеряла девственность на пустынном пляже в Сэндс-Спит. Запись, посвященная столь знаменательному событию, была сделана четвертого июля, но прямо под напечатанной датой девушка написала: «На самом деле сейчас уже пятое июля, три часа ночи, и я только что вернулась из Сэндс-Спит». Затем следовал подробный рассказ о соблазнении, которое на протяжении многих месяцев, затаив дыхание, ждали незримые читатели дневника. Следовало отдать должное, Мюриэль не жалела красок и, описывая случившееся, превзошла саму себя. Рассказ занял всю страничку, предназначавшуюся для событий четвертого июля. Места девушке не хватило, и потому окончание обнаружилось в самом конце дневника, в разделе «ДЛЯ ЗАМЕТОК».