Кровавый удар - [69]

Паруса "Лисицы" двинулись вдоль горизонта, сужаясь по мере того, как ее нос поворачивал на северо-восток.

— О-о... — произнесла официантка, не сводя глаз с рации. — Так вы полицейский?

Я улыбнулся ей так, как полицейские по телевизору улыбаются официанткам. Затем я пошел на стоянку "Эйвис"[17], взял напрокат машину и выехал из города.

"Лисица" плывет к Флиссингену, где "Противовесу" будет трудно ее найти. А я еду на дознание по делу о гибели Леннарта Ребейна, где "Противовесу" будет очень легко найти меня, если они меня еще ищут.

А они, насколько я понял, меня ищут.

Глава 22

Я провел ночь в гостинице "Капристано" в Уитстебле, где до утра прокрутился на нейлоновых простынях в душном, как банковский сейф, номере. Утром я кое-что набросал для будущей статьи, облачился в синий костюм и отправился на дознание.

Оно проходило в суде магистратуры Чатема, в сером, мрачном здании, полном серых, мрачных полицейских. Журналисты были тут как тут. Ребята из "Противовеса", насколько я понимал, тоже. Мне не хотелось их видеть, поэтому я держался в куче кентских полицейских.

Уоллес Холт, мой адвокат, нашел меня, когда я вел неловкую беседу с дамой из центрального следственного управления. Маленькие красные глаза Уоллеса были мрачны, как у ищейки.

— Журналисты недовольны, — сказал он. — Коронер выступает от имени Совета графства, красуется. Это уж слишком!

Я улыбнулся ему. У меня вовсе не было настроения улыбаться. Если тебя хотят убить, судебный процесс в сравнении с этим — просто мелкая неприятность. Когда мы прошествовали в зал суда и коронер уселся под Львом и Единорогом, я почувствовал себя вне досягаемости для убийц. Но появилось неприятное ощущение, будто меня засунули в огромную ненасытную машину.

Ладони у меня потели. Я сидел на стуле, специально отведенном для таких, как я. Вошли присяжные. Это были несгибаемые, прямолинейные присяжные, они не станут сочувствовать шкиперу, который споил команду малолетних преступников и задавил ни в чем не повинного иностранца.

Коронер нацепил очки со стеклами в форме полумесяцев и сообщил, что имя погибшего Леннарт Ребейн. Он житель города Таллинна, гражданин Эстонии. Патологоанатом подтвердил, что смерть наступила в результате утопления и что в крови найден алкоголь.

Я наклонился вперед, пошептался с Уоллесом. Уоллес поднялся и спросил:

— Известно ли, когда наступила смерть?

— Трудно сказать с точностью до часа, — ответил патологоанатом.

— Мы слышали, что тело зацепилось за винт яхты моего подзащитного примерно в одиннадцать тридцать вечера. Того вечера, когда нашли тело. — В зале зашевелились, вытянули шеи. — Мы хотели бы узнать, был ли он мертв к тому моменту, когда тело зацепилось за винт.

Патологоанатом был молод, с копной черных волос и с обеспокоенным лицом. Он сказал:

— Когда винт зацепил его, он был уже мертв.

— Давно?

— Трудно определить точно. — Патологоанатом заговорил таким голосом, как будто обращался к детям. — Когда кровь перестает циркулировать, ткани при ударах ведут себя по-другому. К тому времени, как была сделана попытка запустить двигатель, циркуляция прекратилась. Боюсь, что точнее мы сказать не можем. Пальцы левой руки, похоже, оказались защемлены... э-э... рулевой петлей. Я полагаю, что причиной этого было воздействие течения.

Уоллес поблагодарил его. Я сидел на своем стуле и думал, должен ли я почувствовать облегчение. Но до облегчения было еще далеко, потому что к стойке шел суперинтендант Робертсон, твердый как сталь и компактно упакованный в серый костюм. Ну погоди, подумал я.

Суперинтендант прокашлялся, облизнул губы — его язык был такого же цвета, как костюм. У меня в ушах уже звенело то, что он собирался сказать, сердце колотилось так, что заглушало все другие звуки. Голос у него был сухой и тонкий. Потом я расслышал слова.

— В данном случае, — говорил он, — кажется, ясно, что это весьма трагическое происшествие, в котором никто не виноват.

У Уоллеса Холта рядом со мной отвисла челюсть.

— Ага, — сказал коронер. — Теперь выслушаем показания.

Были зачитаны показания. Коронер протер очки, покачал головой. Ни о пьянке, ни о малолетних преступниках не было сказано ни слова.

— Трагично, — произнес коронер, когда все было кончено. — Никто не виноват, невзирая, — он, хмурясь, посмотрел в сторону журналистов на галерке, — на некоторые необоснованные слухи. — Затем он рекомендовал присяжным вынести вердикт о смерти в результате несчастного случая.

Мы встали. Прошло полминуты, прежде чем Уоллес смог заговорить.

— Да-а, — сказал он. — Будь я проклят.

Мы выходили из зала суда, десятки плеч толкали и пихали нас. Тут же оказался Дикки Уилсон. Он поднял руку, помахал мне. Чертов мерзавец, подумал я. Как с гуся вода. Но "Противовес" явно где-то здесь.

Что-то ткнулось мне в руку — что-то прохладное, шуршащее и прямоугольное. Я держал в руке конверт. Теперь на меня накинулись журналисты. Уоллес говорил:

— Никаких комментариев.

Я встретился взглядом со Снейпом из "Миррор". Он поморщил свой острый нос. Губы его сложились в слово:

— Обработали.

Я отвернулся. Я не любил соглашаться с Майком Снейпом, но на сей раз мне ничего другого не оставалось. Засунув конверт в карман, я взял Уоллеса под руку.