Кровавый триптих - [51]

— Пол Кингсли.

Я так и ахнул. и выпустил его. Он рванул галстук вбок, расстегнул рубашку. Он задыхался. Потом стал трогать лицо, нашел рваные раны и осторожно их ощупал, потом взглянул на окровавленные пальцы.

— Мне нужно к врачу, сыскарь. Я задыхаюсь, кровь в глотку льется.

— Пол Кингсли. А зачем ему?

— Он не сказал. Он сделал нам заказ. И заплатил хорошо.

— Сколько?

— Шесть штук. По три. Мне и Фейглу.

Я бросил ему носовой платок.

— Приложи к губе.

— Мне надо к врачу.

— Сейчас вызову, не плачь.

Я пошел в кладовку, нашел там магнитофон и приказал ему все повторить. Он все повторил. Потом я позвонил в полицию.

Х

В квартире у меня толпились полицейские. Гарри Страма зачинили и залатали. Четыре раза запись с его показаниями была прослушана. К ней добавился новый материал — беседа Паркера со Страмом. Наконец Паркер сказал:

— Ладно, мы проведем опознание и на этом закончим.

После чего вся компания двинулась в часовню Мэннинга с миссией извлечения тела из гроба и предъявления его Гарри для опознания. Гарри опознал, и его повезли в управление, а мы с Паркером отправились в кафе по соседству, где он заказал себе чай с лимоном и бутерброд с салями и соленым огурцом. Я рассказал ему все, начав со звонка Вудварда. Паркер закурил сигару.

— Первое что приходит на ум, — заметил он. — Кингсли был коммунистическим агентом, Вудвард его раскусил и Кингсли его убрал.

— Замечательно, но кто тогда убрал Кингсли?

— Мы почти у цели.

— Каким образом?

— Мы получили данные о продавце ножа. Иностранец, сейчас проживает на Стейтен-айленде, а в Нью-Йорке у него антикварная лавка. Мои ребята как раз сейчас им занимаются.

— Посвятишь меня?

— Как только, так сразу. А ты молодец. Пять тысяч вознаграждения твои. Что ж, желаю тебе удачи. У тебя нет случаем пушки, из которой пришили Фейгла?

— А то! Прошу, лейтенант! — с этими словами я вытащил из кобуры свой пистолет. — Глаза продавца за прилавком едва не вылезли из орбит. Паркер заметил это и крикнул через зал:

— Спокойно, приятель! — и посветил ему полицейским значком.

— Да, сэр, — пролепетал тот. Глаза у него все ещё грозили выскочить наружу. — Это честь для нас.

— Давай-ка двинемся отсюда, — предложил Паркер. — Расплатись — ты у нас сегодня богач.

— С превеликим удовольствием.

На улице он спросил меня:

— Не хочешь проехаться со мной в управление?

Я взглянул на часы.

— Не могу. Дела.

— Вечно у тебя дела, — вздохнул он. — Я смотрю, твой бизнес идет в гору. Где тебя искать, когда мы возьмем продавца ножа?

— Дома.

— Ладно. Я позвоню. Тебя подбросить куда-нибудь?

— К театру «Уэбстер».

Он иронически взглянул на меня. Мы сели в машину и я отлично прокатился по Нью-Йорку с полицейской сиреной.

— Не забудь поставить меня в известность, — сказал я ему на прощанье.

— Не забуду.

Я пошел к служебному входу, отдал охраннику записку, которую даже не разворачивал, но там, вероятно, было написано все что надо, потому что он сказал:

— Ясно, сэр. По коридору направо. Артистические уборные на втором этаже. Первая дверь направо.

Я вошел в уборную и увидел Эдвину Грейсон, лежащую на кушетке в костюме, который едва прикрывал её тело, длинные полные изящные ноги были обнажены до бедер. Она обратилась к своей костюмерше, пухлой седой женщине:

— Спасибо, Анна. Можешь пойти за кулисы. И подожди меня там. Мне после следующего номера понадобится твоя помощь.

— Слушаюсь, мисс Грейсон. У вас есть пять минут.

— Я буду через три.

Костюмерша вышла. Грейсон села и одарил меня ослепительной белозубой улыбкой. Она потянулась и провела ладонями по своим грудям.

— Отдыхаю. У меня ещё два выхода. Надеюсь, вы меня подождете.

— Обязательно.

Эдвина соскочила с кушетки. Я наслаждался каждым дюймом её тела. Она присела к туалетному столику и начала приводить в порядок лицо. Я огляделся. Уборная как уборная: кушетка, стулья, стол, телефон, туалетный столик, ширма, дверь в туалет с душем и огромный чемодан. Я кивнул на него.

— Не верю, что всеми вашими костюмами можно набить его доверху.

— Вы правы, — Она разговаривала с тремя моими отражениями в трехстворчатом зеркале. — В этом сундуке хранятся вещи, которые я годами не вынимаю. Чемодан артиста — это как чердак старого фермерского дома. — Она встала. — Ну, мне пора идти изображать балерину. Ждите.

— Есть!

Я закрыл за ней дверь и задвинул засов. Свой осмотр я начал с туалета и тщательно все исследовал. На это ушло немало времени, но я ничего не обнаружил, потом я обратился к чемодану — он был незаперт, и на его осмотр тоже ушло много времен, но я выудил со дна толстенький и дорогой на вид саквояжик. У саквояжика был медный замок и как только я заметил золотые инициалы А.В., по спине у меня заструился холодный пот.

Я водворил все вещи обратно в чемодан, отодвинул засов и открыл дверь — и столкнулся с ней. Эдвина шла вместе со своей костюмершей. В руках у меня был саквояжик.

— Вы же не уходите? — спросила она.

Они вошли, а я незаметно положил саквояжик инициалами вниз на туалетный столик.

— Мне пора. Я позвонил и… Мне надо идти.

Черные бездонные глаза буквально пожирали меня.

— Но у меня ещё только один выход.

— Мне надо быть дома. Может быть, запишете кое-какие цифры.