Кровавый апельсин - [82]

Я выключил связь. Затем позвонил своему адвокату и попросил его узнать для меня кое-что в Лондоне, в министерстве финансов.

Шестичасовые новости Би-би-си подтвердили, что мы опережаем Жарре на сотню миль. Когда выпуск закончился, раздался звонок. Это была Агнес.

— Мы только что вернулись. Я слышала новости. Как вы? — сказала она.

Я рассказал ей как.

— Мы здорово загорели, — сказала она.

— Сайлем устроит праздник, когда мы вернемся, — сказал я.

— Мы придем.

— Не засвечивайся слишком, будь осторожна, — попросил я.

— Почему? Ведь Рэнди в тюрьме.

— Просто не засвечивайся и будь осторожна, — повторил я.

— Я люблю тебя, — сказала Агнес.

— Я тоже.

— Боже мой, ты, англичанин, так и скажи.

— Я люблю тебя, — сказал я.

— Выиграй у Жарре.

Победа над Жарре не была неизбежна.

— Я послушал погоду, пока ты болтал, — сказал Чарли, когда я поднялся к нему. — Над Францией низкое давление. Ветер легкий, западный.

— Для этого у нас и якоря.

Но было совсем не смешно. Для легкого тримарана, типа «Видь де Жоже», было несложно проделать сотню миль при хорошей погоде. И гонка еще не закончена, если только метеослужба не предскажет неблагоприятных условий.

Так оно и случилось.

Вечером мы вошли в черную дыру. Мы прошли устье Темзы, и отлив увел нас к Северным Форлендам. В полночь вдали по правому борту белые утесы Дувра заблестели под луной, и с трудом удавалось справляться с течением. Мы провели жуткую ночь, но почти не сдвинулись с места; навигационные огни крупных судов в неподвижном воздухе проносились мимо нас как светлячки.

На рассвете над морем повис густой липкий туман. Мы позавтракали, хотя есть не хотелось; окрестности было невозможно рассмотреть. Когда совсем рассвело, поднялся небольшой западный ветер и сдул туман. Уставшими глазами мы оба всматривались в рябь воды на востоке.

Между нами и тяжелым туманным облаком появились два паруса. Чарли настроил бинокль и сказал то, что я уже знал:

— "Даунтаун Флаер". У другого большая выемка. Жарре. Максимум в миле от нас.

После этого мы не присели. Уравновешивали паруса с предельной точностью, пытаясь поймать малейшее дуновение ветра. Но ветер упорно дул с запада. Я знал, что нашей единственной надеждой было перекрыть Жарре, встать у него на пути. Но от Фолкстоуна до Плимута был долгий-предолгий путь при ветре силой не больше двух узлов. И каждый раз, когда я оборачивался, раздутый парус, приближаясь, становился все больше.

В одиннадцать часов я уже видел лицо ле Барта, его команду, собравшуюся у паруса, натягивающую его. Жарре не смотрел на нас. И я изо всех сил старался не смотреть на него.

Не стоило поворачиваться, чтобы увидеть то, что должно было случиться.

— Скотина! — бросил Чарли в четверть двенадцатого.

Надутый парус был приведен к ветру, судно набирало скорость. Он прошел у берега слева от нас и пересек нам путь примерно в миле. Теперь он переместился вправо, оставляя нас все дальше позади.

— Вот он и на финише, — уныло заметил Чарли.

— Подожди, — остановил я его. Парус, шедший впереди, оставался справа, двигаясь к голубой середине Ла-Манша. В синем небе светило солнце.

— Отправился к Франции ждать прилива, — предположил Чарли.

— Может, ему повезет, — сказал я. Но сам держался ближе к английскому берегу, где, судя по метеокарте, ветров должно было быть больше. В час дня Чарли спросил:

— Ну, и что теперь?

Вода к северу по направлению к Дангнесс вдруг потемнела. Дорожки водной глади извивались в тени. Я шел по ним. Через полминуты он нас настиг — северный ветер, мощная струя воздуха. Как раз когда было нужно. «Апельсин-2» накренился левым корпусом и начал быстро разгоняться.

Это одна из наших крупных удач. Море было гладким, как блин, а ветер дул силой узлов в двадцать. Мы пронеслись мимо «Рояль Северин» и устремились к Сант-Катерин-Пойнт; два оранжевых корпуса как ножи разрезали морскую гладь, все у нас свистело, шумело, дрожало. Судно почти не касалось воды.

Но нам было не до удовольствия от ощущения полета. Тот из нас, кто стоял за штурвалом, что есть сил старался удержать его в нужном положении, выжимая из судна всю скорость до последнего узла. Другой балансировал паруса, как только был способен, и всматривался в горизонт, пытаясь разглядеть желтый раздутый парус.

Остров Уайт пролетел мимо. Мы вошли в широкий Западный Канал. Земля осталась на севере, мерцая белыми меловыми утесами.

В два часа Чарли увидел его.

— Вот он! — И показал на левый корпус. Там, куда он указывал, на юго-востоке, опережая нас на корпус, стояла бледная дымка. Ветер наполнял паруса.

— Хорошо идем, — сказал Чарли, — но в любую минуту может утихнуть.

И ветер утих.

Солнце в тот день село в чан расплавленного стекла.

— Иди поспи, — отправил я Чарли вниз.

— Нет, — не согласился он, — иди ты.

Так никто спать и не пошел. Вместо этого мы бесполезно балансировали паруса, раздраженно говоря друг другу, что у Жарре тоже никакого ветра.

В три часа ночи мы все еще слонялись по палубе, угрюмые и злые.

На носу кливер сказал «хлоп».

— Правь, — вскинулся Чарли, — я сбалансирую.

Ветер вернулся.

С Атлантики подул теплый южный бриз, достаточно мощный. «Апельсин-2» снова поднялся и помчался вперед. Чарли настроил радио на Би-би-си. Но море начало волноваться, и судно шло с таким грохотом, что было почти невозможно разобрать, что говорит радио, кроме разве того, что никто еще не финишировал. Если так, то надежда еще оставалась.