Кровавые сны - [17]

— Я счастливая женщина, — проговорила Амброзия. — Дай-то Бог, чтобы я всегда могла гордиться тобой так же, как сегодня!

Глава III,

в которой красавицу Гретель увозят из города, коему трибунал инквизиции дает жестокий урок, а Феликс ван Бролин познает собственные необычные возможности.

В предутренний час, когда дождь бил в ставни, когда жизнь, казалось, затаилась у теплых печек и каминов, или свернулась под шерстяными одеялами, обитатели маленького домика у городской стены Гронингена были разбужены стуком в дверь. Хозяин домика, скромный член гильдии перевозчиков по имени Арнхольд, вначале не хотел вставать с нагретой постели, надеясь, что стучат по ошибке, но вскоре к нему прибежала его пятнадцатилетняя дочь, белокурая прекрасная Гретель. Соседи дивились, как столь совершенный ребенок появился у преждевременно увядшей и невзрачной жены Арнхольда, ведь и сам он тоже не был красавцем.

— Я боюсь, я страшно боюсь, отец, — голос девушки дрожал. — Кто бы это ни был, зачем он стучится в такое время?

Наконец, Арнхольд со свечой в руке подошел к наружной двери и спросил, кого в такое время принес Бог.

— Откройте, — послышался тихий голос, — ради всего святого. От этого зависит благополучие Гретель.

Ничто другое в мире не имело значения для Арнхольда, однако он все еще колебался. Голос из-за двери выдавал фризский акцент, а у возчика никогда не было близких друзей-фризов. Наконец, что-то в голосе говорившего убедило хозяина домика, и он немного приоткрыл тяжелую дверь. Стук дождя усилился, и сырость проникла вовнутрь, Арнхольд подумал, что стоящий снаружи незнакомец страдает сильнее, но не делает попыток войти. Он был целиком закутан в плащ, не было видно даже кончика носа.

— Не ходите на воскресную службу, если хотите жить, — было нелегко разобрать слова из-под капюшона. — Берите Гретель и уезжайте из Гронингена, как только откроют городские ворота. Не останавливаясь нигде, пока не окажетесь в Вестфалии.

— Кто вы, господин?

— Дурацкий вопрос! — обозлился голос из-под капюшона и сразу же закашлялся. — Я и так рискую, теряя время на вас, никчемных меннонитов, так вдобавок вы хотите, чтобы я поставил свою жизнь в зависимость от вашего ума и стойкости. Не многовато ли будет, мастер Арнхольд?

— Но почем я знаю, что вам следует верить?

— По той простой причине, что жалеть о недоверии ко мне вы будете на дыбе. Если тебе на себя наплевать, подумай, как палач будет растягивать нежное тело твоей дочери. — Снова фриз закашлялся. — Ладно, я сказал все, что должен был, и совесть моя спокойна. Последнее — если проболтаетесь еще хотя бы одному из ваших меннонитов, я узнаю об этом и уничтожу тебя, Арнхольд, устрою тебе ад на земле, если ты раскроешь свой простецкий рот.

— Храни вас Бог, добрый господин, — пробормотал растерянный возчик. Почему-то последняя фраза рассеяла его последние сомнения. Такими вещами не шутили.

— Когда-нибудь это все закончится, — фриз, уже отошедший на несколько шагов, остановился и повернулся в сторону все еще раскрытой двери домика. — Если все это проклятие когда-нибудь закончится, тебя найдет человек и представится посланцем Святого Мартина. Не забудь об этом, Арнхольд. Увози свою девочку немедля.

Арнхольд дождался, пока фриз в длинном плаще с капюшоном растворится в пелене дождя. Затем он плотно закрыл дверь и прошел к дочери, которая куталась в одеяло, ожидая возвращения отца.

— Гретель, моя девочка, быстро собирай все свои вещи, — непререкаемым тоном приказал Арнхольд. — Мы немедленно покидаем Гронинген.

Избалованная отцом девушка, которая привыкла капризничать и не слушаться своего родителя, почему-то сразу поняла, что сегодня не время показывать характер. Еще через час она была готова, а через два, едва лишь опустили подъемные мосты у ворот, они с отцом на повозке, запряженной парой лошадей, уезжали по восточной дороге, ведущей к переправе через Эмс. За этой рекой начиналась Германия.

* * *

Феликс ван Бролин стоял, не решаясь ступить в прямоугольник, начерченный мелом на дощатом полу одной из верхних комнат флиссингенского дома. В одном из углов этой фигуры горела плошка с маслом, а по диагонали от нее стояло пустое блюдце. В других двух углах, также по диагонали друг от друга, расположилась алхимическая реторта с блестящим жидким металлом, а напротив нее — глиняная миска с простой водой.

— В четырех углах ты видишь четыре предмета, символизирующие изменения: воду, меркурий, огонь, и незаполненную миску. Для произнесения заклинания осталась только кровь, — сказала Амброзия и рассекла предплечье острым ножом. Кровь частыми каплями стала наполнять пустое блюдце, и Феликс задрожал, понимая, что отступления не будет.

Окно было распахнуто, оно выходило на глухую стену соседнего здания, и было расположено слишком высоко, чтобы кто-нибудь мог подсмотреть происходящее внутри.

— Глупцы повторяют бредни, будто бы метаморфы меняют лики вместе с обувью и платьем, — продолжала женщина, следя за каплями своей крови, падающими в постепенно наполняющуюся емкость. — Но, на самом деле, мы сбрасываем одежду, чтобы не запутаться и не попасть в нелепую ловушку после преображения. Стань в центр квадрата, сын, избавься от всего, что на тебе одето.