Кровавые лепестки - [143]

Он видел ее редко, а когда видел, всякий раз удивлялся: ну прямо леди! Перед ним Ванджа, однако, не разыгрывала комедии, искренне бывала ему рада. Один раз, посреди мостовой, уговаривала взять у нее денег, чтобы приодеться. Стараясь устоять на своей единственной ноге, он разорвал протянутую купюру на клочки и заковылял прочь. Только собака могла бы принять деньги, от которых пахнет Кимерией! Но поостыв, Абдулла устыдился Своего поступка. Ведь не секрет, что Ванджа платит за учение Иосифа. И чем она виновата? Она поступает, как все!

В другой раз он увидел ее «выход в свет» — Ванджа появлялась в обществе не так уж часто — и вынужден был признать, что в роли, которую она себе избрала, мало кто из женщин смог бы ее превзойти. Дело было на приеме, устроенном по случаю открытия нового гольф-клуба, а также в честь сэра Суоллоу Бладолла, генерального директора англо-американской фирмы по производству джина, вложившей деньги в компанию «Тенгета». Кенийский филиал оказался одним из самых доходных заграничных предприятий фирмы. Среди гостей на приеме было множество «шишек»: европейцы, азиаты, африканцы, несколько депутатов парламента, Ндери Ва Риера и его подручные из КОК.

Илморогскому простому люду разрешили полюбоваться избранной публикой сквозь неглухой забор. Ванджа была в длинном вечернем платье, на голове парик в стиле «афро», пальцы унизаны кольцами с драгоценными камнями. Она искусно распаляла мужчин: кому-то шепнет словечко, невзначай заденет другого, третьему улыбнется, на четвертого поглядит своими ясными глазами. Сэр Суоллоу Бладолл произнес здравицу в честь гольфа и крикета: занятие этими видами спорта содействует созданию климата стабильности и доброй воли, столь необходимого для привлечения зарубежных инвестиций. Все захлопали в ладоши и стоя выпили за процветание и светлое будущее новых смешанных компаний, объединяющих иностранный капитал, зарубежных специалистов и кенийских бизнесменов, превосходно разбирающихся в местном рынке и политической конъюнктуре.

Абдулла поторопился уйти.

В те дни его первейшим собутыльником был Мунира. Захмелев, Абдулла горланил хвалебную песню, посвященную Вандже; в ней подробно рассказывалось о том, как возник Новый Илморог.

Потом возвратился Карега, а Мунира помешался на религии. Абдулла остался один. Мунира проходу ему не давал, бубнил о новом мире в лоне Христа. Однажды у Муниры с Карегой вышел спор о войне и о «мау-мау»: велась ли война ради возврата черным владельцам земель, захваченных белыми, отмены расовой дискриминации в промышленности и в многоэтажных государственных учреждениях либо представляла собой нечто большее? И тут Карега сам заговорил о новом мире. Дураки оба! Нет никакого другого мира, есть лишь вот этот, один-единственный, и Абдулла будет по-прежнему хлестать свою тенгету и орать песни в этом греховном, но ни с чем не сравнимом мире!

Абдулла рассказывал все это не кривя душой, стараясь убедить следователя, что он думать забыл о мщении вплоть до рокового дня, когда злобные мысли вновь одолели его. Однако у него не хватало духу сознаться в главном — всего за неделю до пожара и ему, Абдулле, открылся новый мир!..

В пятницу ему пришло письмо, которое он сунул, не распечатывая, в карман и вспомнил о нем лишь вечером, когда уже собирался на боковую. Письмо было из Сирианы. По результатам предварительных выпускных экзаменов Иосиф опередил ближайших соперников на шесть очков. Откуда Абдулле знать, что такое «предварительные экзамены» или «шесть очков»! Но он постиг главное: Иосиф — лучший ученик в Сириане. Абдуллу охватила теплая радость, озарив яркой вспышкой сумрак его жизни. Захотелось с кем-то поделиться своей радостью, и первой, о ком он подумал, была Ванджа. Он вспомнил, как порвал ее деньги. Теперь представился случай выказать свою признательность за помощь. Абдулла заковылял к ее заведению, по пути ему встретился Карега. Карега сказал, что Ванджа в хижине. Там и нашел ее Абдулла, все лицо зареванное. Услышав про Иосифа, она утерла слезы и улыбнулась. Болтая о том о сем, они засиделись допоздна, как бывало. На этот раз он овладел ею — она не противилась. Настал его черед ощутить, как старый мир безвозвратно летит в бездну…

* * *

Вот отчего в ту роковую субботу он проснулся в превосходном настроении, в воздухе разливалась звонкая радость бытия. В этом состоянии он пребывал целую неделю, не пил ни капли. Ванджа вернула его к жизни, незачем теперь топить свою горечь в тенгете. В довершение всего на тот вечер она назначила ему свидание у себя. Правда, не в хижине, а в доме терпимости, но Абдулле было все равно. Со временем она наверняка бросит свое постыдное занятие — ведь она и без того богата, может позволить себе даже сжечь свое заведение и построить на его месте каменный дом. Абдулла посвистывал и напевал от избытка чувств. А он еще высмеивал Муниру за разговоры о новой жизни! Теперь и он постиг, что это такое. Женщина воплощала для него поистине новый мир — долины, реки, ручьи, холмы, горные кряжи, крутые подъемы и пологие спуски и — самое главное — движение тайных пружин жизни. Мужчины склонны к хвастовству, но кто из них посмел бы утверждать, что побывал в каждом уголке этого мира, пил из каждого ручья? Пусть другие боятся расстаться со своими привычными мирками: плоскими и серыми, без острых граней и резких изгибов, до мелочей известными, не сулящими сюрпризов. Для Абдуллы же весь мир был теперь в женщине. Он побрился, долго копался в своем тряпье, отыскивая что поцелее да почище. До вечера еще далеко — он не знал куда себя деть, не мог усидеть на месте. В полдень отправился шататься по улицам, завернул в «Бар и ресторан Илморога», опустил монетку в музыкальный автомат. Вышел на балкон и увидел внизу «мерседес» Кимерии, за баранкой дремал шофер. Рядом стояли машины Мзиго и Чуи. Управляющие съехались в Илморог на совет, чтобы принять решение относительно требований, выдвинутых профсоюзом рабочих «Тенгеты». Подобно солнечному удару, его пронзила мысль; если облечь ее в слова, получилось бы примерно следующее: Кимерия наверняка нагрянет вечером к Вандже!