Баронесса улыбнулась.
— Будущее нельзя объяснить. Четвертую дату скрывает древнееврейский мизрах или молитва Израиля.
— И все же странно: Библия, евреи, и вдруг Император Павел.
— Вы, граф, любопытны, как дама. В России говорят: кто много знает, скорее состарится. Желаю вам дожить до 917 года; тогда узнаете сами.
— Увы, в тот год мне стукнет ровно сто лет!
— Довольно, Алексис, — смеясь сказал Цесаревич. — Стоит ли думать о будущем, когда настоящее так пхекхасно?
Неуловимо полетели часы. В стенной нише между Каином и Хамом нашлись оплетенные тростником бутылки; разговор закипел живее. В пылу его острая ножка Геты не раз повстречалась с упругим коленом Цесаревича.
— Мне кажется, граф Алексис недоволен чем-то. Что с вами, граф?
— Его огохчил волшебный фонахь.
— Да?
— Его Высочество прав. Родитель ваш, баронесса, как в зеркале показал мне мою смерть.
— Не тревожьтесь. Я попробую вам помочь. Выпейте мое вино, и вы все забудете.
— Но, баронесса, вы смеетесь надо мной?
— Нимало. Пейте же, не бойтесь: вас не отравят.
Алексис гневно вспыхнул и выпил бокал до дна.
— Браво, браво.
Толстой хотел было, но не успел ответить. Он спал.
Гета прыгнула на колени к Наследнику; их губы сомкнулись.
— Я твоя, — шептала красавица, уступая в сладкой борьбе, — обещай мне только…
— Все, что угодно. Хочешь, бежим и я буду тебе слугой; хочешь, задушу Алексиса; хочешь, я…
— Нет, этого не надо. Ты сдержишь слово, когда будешь царем. Согласен?
— На все.
— Клянешься?
— Клянусь.
— Освободи свой народ от рабства.
* * *
Александр очнулся на постели. Заря пылала.
Распуская по белым плечам смоляные косы, склоняется нагая красавица над золотою чашей. Блеснуло жало иглы, и кровь баронессы Геты смешалась с кровью Наследника русского престола. На лбу и правой руке у него заалела пятиугольник-звезда.
