Кровать с золотой ножкой - [105]

Другой близнец, Гунар, увлекался железками. Из старого, еще с войны валявшегося металлолома смастерил себе Мотоцикл. А когда разонравился, разобрал до последнего винтика и собрал уже иначе. В том, что из Гунара выйдет первоклассный тракторист, ни у кого сомнений не было. Однако стоило им переехать в Зунте, как появились новые соблазны и Гунара потянуло в море. Он уехал в Лиепаю учиться на моториста.

Младшая сестренка Ева, по правде сказать, была единственной в семье, кто переезд в город приняла со слезами. Но вскоре слезы на глазах обсохли. Выяснилось, что городская жизнь имела свои преимущества. Осенью случилось ей на субботнике копать картошку на своем бывшем поле. Вечером, вернувшись в Зунте, Ева не уставала ужасаться — с ума сойти, какая там грязь! Теперь хоть убейте, она бы не смогла ежедневно топать от дома до школы, в темень, дождь, метель.

Выпускных классов было два, выпускников набралось без малого полсотни. Хотя Зунте вновь переживал расцвет, и жернова крутились в полную силу, и число всяких там письмоводителей, счетоводов, учетчиков и расчетчиков множилось с быстротой невероятной — поскольку, по слову Паулиса, «вокруг каждой работы, совсем как у шоколадной конфетки, и такие бумажки, и эдакие», — для всех выпускников должностей не хватило. И опять Ева стала плакаться: по мне хоть какая работа, лишь бы в городе. Подумывала о заводе ВЭФ, о педучилище, да все не могла набраться смелости. Неожиданно прослышала, что требуется человек на метеопункте в порту, — там в определенные часы нужно регистрировать данные и передавать их дальше по назначению. В остальное время занимайся чем хочешь.

С ростом населения в Зунте появились трудности с жильем. Петерису, можно сказать, повезло, Леонтине к тому времени пришла в голову мысль помещение пустовавшего магазина переделать в квартиру и сдать ее внаем. На то имелось несколько причин. Во-первых, по достижении восьмидесяти лет она отказалась от работы в кинотеатре, так что лишние деньги не помешали бы. Во-вторых, неотапливаемый нижний этаж зимой весь дом выстуживал. В-третьих, жить одной в таких хоромах было не слишком уютно. И все же главная причина, по которой Леонтина решилась заиметь квартиросъемщиков, заключалась в следующем: получить дополнительные рабочие руки для розысков Ноасова наследства. Собственными силами раскопки могли вестись в крайне ограниченных пределах. А следовало брать пример с одержимого немца Шлимана, который целую гору срыл, прежде чем обнаружил Трою. Леонтина любила размах, и на сей раз план ее был таков: прилегающий к Особняку участок шаг за шагом перерыть на глубину до четырех футов.

Вероломно подкралась к Леонтине старость: с небрежностью, с рассеянностью, по вине которых ей пришлось однажды пережить великий позор, но, к чести ее будь сказано, больше этого не повторилось. В бархатном пальто, в шляпке с вуалью прошлась она как-то из конца в конец по городу и, лишь вернувшись домой, уже отпирая дверь, обнаружила на ногах войлочные тапки.

Сил у Леонтины было достаточно, энергии хватало. Она занималась в вечернем университете при Доме культуры, ездила на экскурсии в Эстонию, Ленинград, по пушкинским местам. Посещала все спектакли, которые давались в Зунте, а раз в месяц для утоления культурных запросов наезжала в Ригу. В районном центре Леонтина себя чувствовала как дома. Завидев ее, продавщицы краснели, бледнели и бегали в подсобные помещения выпить каких-нибудь капель для успокоения нервов. Богатая торговая практика в сочетании с натренированной способностью к счету превращали Леонтину в дамоклов меч, падавший на голову всякого торгового работника, особенно в тех случаях, когда такая голова покоилась на обремененных чисто человеческими слабостями плечах и не была окружена нимбом святости.

Наконец пришла долгожданная радость — Леонтина получила письмо от Индрикиса. Тонкий конверт с красно-синей каймой, — от одного вида этой каемки ее глаза увлажнялись слезами. Письмо с праздничными флагами! Вспомнился парадный строй кораблей в гавани Зунте на День рыбака. Да, Индрикис, ее любимое, единственное чадо, цел и невредим. Жил в Англии, работал на сталелитейном заводе. Жену звали Мирдзой — ну и слава богу, что не кинозвезда какая-нибудь! Карлису, внуку, уже десять лет, а Лиане восемь. Почему не писал раньше? Да боялся, как бы Леонтина от резкой перемены климата не схватила простуду. В последнее время у них в газетах стали появляться рассказы людей, побывавших в Латвии, — говорят, все не так уж страшно.

Леонтина от счастья слегка ошалела. Но вот досада, письмо Индрикиса, наделавшее в Зунте поначалу столько шума — еще бы, факт из ряда вон! — вскоре сделалось явлением заурядным. Не прошло недели, как Зигрида Микельсон получила письмо от без вести пропавшего в войну брата (он, как выяснилось, проживал теперь в Австралии), а еще через неделю Отилия Пик отправилась в райцентр получить заказную бандероль из Швеции, от сестры, той самой придурковатой Тиллы, однажды в магазине Леонтины укравшей с прилавка большой нож.

Теперь, когда существование Индрикиса подтвердилось как de jure, так и de fakto, Леонтина не желала по данному вопросу терпеть ни малейшей двусмысленности. Увеличенная фотография сына была извлечена из-за шкафа и повешена на самом видном месте. И письмо Леонтина вставила за рамку под стекло, что было, впрочем, связано со многими неудобствами, поскольку тонкий листок, исписанный рукой Индрикиса, хотелось снова и снова потрогать, подержать. Пришлось письмо подвесить к рамке на шнурке, как в свое время в магазине висела тетрадка со списками должников. По мере поступления туда же подвешивались и другие письма.