Кровь - [6]

Боже мой, сколько эмоций. Неужели это я вызвал? Приятно.

— И в какой же области вы теперь профессионал?

— Историк.

Почему-то мне в голову опять влез сегодняшний сон, и я поинтересовался:

— Уж не Древняя ли Америка наша специальность?

Она остановилась. Как вкопанная остановилась. Я люблю, когда люди так останавливаются. Бежит человек, бежит, потом — стоп! Кирпич! Вот и взгляд стал более осмысленным. До сих пор меня можно было не замечать, хоть я и был рядом. Теперь же где-то там, в подсознании, поселился я собственной персоной. И с этим приходилось считаться.

— Ты следил за мной! — нашла она простое решение.

— Следил? Хм. — Я провел поверхностный психоанализ и заключил: — В вас говорит гордыня.

— А это здесь при чем? — удивилась она.

— При том, — занялся я демагогией, — что на свете не так уж много людей, за которыми следят или которых хотят убить. Но каждый человек в глубине души считает, что он пуп Земли и потому ему угрожает опасность или… слава. Но, как правило, это заблуждение. — У меня перед глазами встали три черных джипа, и я уже не так уверенно повторил: — М-да, как правило.

Она снова посмотрела на меня изучающим взглядом, но, не говоря ни слова, пошла вперед. Через несколько секунд спросила:

— Что еще интересного тебе снилось?

— Странный город из пирамид.

— Уж не в Египте ли? — Она была полностью уверена, что я использую современную экзотику, чтобы заморочить ей голову.

— Нет, Империя называлась Легенда.

Теперь ее взгляд приобрел характер оценки: вру я или нет. Интересно, что решила?

— Странное название.

— Да, а на сензаре оно звучит так, — и я произношу трудно передаваемые сочетания звуков из шипящих, свистящих и почти без гласных, отчего мой язык без привычки сворачивается в трубочку.

Теперь она действительно смеется.

— А ты большой выдумщик.

Я почти обижен:

— Может, у меня не совсем хорошо с произношением, но звучит примерно так.

— Если это действительно сензар, то тебе можно писать диссертацию. Этот язык неизвестен науке, кроме упоминания о нем несколькими мистиками вроде Блаватской.

— Я подумаю об этом.

В этот момент я понимаю, что мы пришли. И еще я понимаю, что если она сейчас попрощается, то я уже не смогу ее удержать, а удержать можно только одним способом, если не применять силу, конечно. И я применяю… первый способ.

— Вот вы сейчас уйдете, и мы больше никогда не увидимся. А ведь и у вас, и у меня останутся вопросы, на которые только мы можем ответить друг другу.

Она внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и все же произносит:

— Например?

— Например, мой сон.

— Но ведь это твой сон.

Я не знаю, что ей сказать. Она мысленно удаляется, а я не нахожу слов. Белая ночь заканчивается быстро, и в голубых радужках глаз стоящей передо мной девушки я вижу синие стрелки, подсвеченные чистым утренним небом. Будто сомнамбула, монотонно вспоминаю слова художника: «Огромные голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове, взбитый как львиная грива, рост… едва ли Ветер был на пять сантиметров выше — все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест, где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили генетической основой. Поражало другое — пропорции. Мера была во всем: овал лица компенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле заметным под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озеро».

Она молчала. Трудно, ох, как трудно, вот так сразу, пустить к себе в жизнь еще полчаса назад незнакомого тебе человека. Я ждал ее выбора, и она его сделала.

— Как вас зовут? — Любопытно, что обычно люди переходят от «вы» к «ты», тут же все было наоборот. Я понадеялся, что она решила начать наши отношения с белого листа.

— Алексей.

— А я думала Ветер, — она улыбнулась.

— Ветер — это тот самый Императорский художник, а полное его имя Ветер Небес.

— Поэтично, хотя для индейцев в порядке вещей.

— Да, наверно. Никогда не был индейцем, — сострил я и полез с дальнейшими расспросами: — А как зовут вас?

Она стушевалась. И я подумал, что зовут ее, что-нибудь вроде Фроси. Оказалось еще интересней.

— У меня странное имя для девушки. Вася.

Я мог бы посмеяться, но меня ведь учили не только хорошим манерам. Поэтому я ответил:

— Почему-то в жизни все парадоксально. Красивое ходит об руку с уродливым, смешное — с возвышенным. Ведь Василиса — удивительное имя, но оно же и Вася. Поэтому вы вмещаете в себя два полюса этого мира, а значит, саму жизнь.

Она снова рассмеялась.

— Боже, какая сложная философия. Но вы первый, кто так быстро сообразил. Мое имя — своеобразный тест на глупость. Вы получили пять из пяти. Поздравляю!

— У нас все ходы просчитаны и записаны, — буркнул я и поинтересовался: — А многие получали пятерки?

— А вот это уже вторжение в частную жизнь, — поставила она меня на место.

— Виноват, исправлюсь! — по-военному отчеканил я, вызвав снова ее улыбку. — Хотя я только тем и занимаюсь последний час, что вторгаюсь в вашу жизнь.

— Ладно, лучше скажите мне, что вы-то делаете на улице ночью?

Надо сказать, что я совершенно забыл о своем положении, и вопрос девушки заставил меня не только вспомнить о Косте и черных джипах, но и лихорадочно выдумывать что-нибудь правдоподобное. Однако мимика моего лица уже сделала свое дело, и я увидел, что в глазах Василисы усилился бриз.