Сидя на диване, я сосредоточенно наблюдал за тем, как весенний ветер мягко покачивает бордовые шторы на моих окнах. Часы монотонно отбили полночь. Я с ненавистью поглядел на них и тяжело вздохнул. Пачка «Мальборо» спряталась от меня куда-то, и после недолгих поисков я обнаружил ее за пепельницей на столе. Прикурив, бросил пачку обратно и пронаблюдал за тем, как, скользнув по гладкой поверхности, она едва удержалась на самом краю. Первый раз бегло прочитав письмо и стараясь о нем не думать, я готовился к его скрупулезному анализу — к анализу последнего в этой жизни письма моего друга. Докурив, я тщательно вдавил бычок в пепельницу и подхватил листок с небольшим текстом, очень, надо заметить, важным для меня текстом.
«Лешка, привет!
Вот докатился. Пишу своему лучшему другу. Но, надеюсь, ты поймешь почему, когда прочтешь это.
Ты знаешь меня давно, и для тебя не будет новостью, что я всегда искал свою сенсацию и вот, кажется, нашел».
Я представил себе его добродушное, довольное жизнью лицо. Мы дружили не меньше десяти лет: вместе учились во ВГИКе, потом работали. Он был оператором, я — репортером и до сих пор остаюсь им. Да, я остаюсь, а вот Костя…
«Может, ты помнишь, месяц назад мы снимали материал о донорах, и я, когда мы ехали в Останкино, даже спросил тебя: интересно, мол, а куда девается все это количество крови?».
Конечно, я помнил об этом и даже пытался найти ответ на этот вопрос. Дело, собственно, было в том, что только в Москве и Подмосковье зарегистрировано три миллиона доноров. Признаться, во время репортажа я не обратил на это никакого внимания — статистика и статистика. А вот Костя заметил, и мы стали считать. Вот тогда-то мне и стало не по себе.
Очень грубо, в уме, мы прикинули, что если каждый из доноров хотя бы раз в квартал сдает треть литра, то получается миллион литров в квартал, или триста тридцать тонн в месяц.
Я попытался наглядно себе это представить, — «всего-то» пятьдесят с лишним цистерн, то есть железнодорожный состав настоящей, может быть, даже теплой еще человеческой крови в месяц. Но граждане хорошие, ведь это же не нефть.
Мы пытались объяснить самим себе, что кровь перерабатывают на плазму, переливают больным и так далее, но все это никоим образом не билось с общей цифрой. Позже, когда мы узнали, что кровь платных доноров не используется для пациентов, стало еще интересней.
«Для больных, — сказал нам один главврач, — нуждающихся в переливании, кровь принимается только от добровольцев. Куда девается кровь платных доноров, я вам сказать не могу».
А ведь мы обсчитывали только Подмосковье и Москву. Не буду напоминать, что доноры есть по всей России и по всему миру. Цифры космические.
И теперь, перечитывая очень важное для меня письмо, я уже не сомневался в причине гибели своего друга. Один из фээсбэшников сказал мне жестко, хотя и был моим давним приятелем:
— Есть три опасные вещи, о которых ты знаешь: оружие, наркотики и политика. Запомни четвертую, о которой никто ничего (!) не знает, потому что она опаснее всех. Это платное донорство. Хочешь жить — не лезь!
Я и не полез, и не только потому, что испугался, а просто потому, что не успел, не было времени. Кровь, кровь, сдалась она тебе? Эх, Костик…
«Так вот, я понял очень скоро, что это действительно сенсация. Было что-то странное в психологии людей, у которых я интересовался этим вопросом. Они либо боялись, либо ничего не знали, но объединяло их одно: они органически не хотели об этом говорить, будто строжайшее табу лежит на этой теме. Причем табу генетическое, а не объективное, какой-то внутренний запрет. Помнишь, мы с тобой удивлялись: почему даже у тебя, готовившего материал, не возникло вопроса о собираемых объемах? Так почти со всеми. Никто не способен анализировать. Поэтому у меня ощущение первооткрывателя».
Две недели прошло. Милиция так ничего и не нашла, как обычно, или не хотела искать. А ведь убийство было наглым и заказным. Две пули в голову. Не потрудились даже автокатастрофу организовать. Ненавижу!
Конечно, не боги мы и не всесильны, но на выплеск-то ярости я имею право?!
«Наверное, мне просто повезло. Я вышел на людей, которые покупают кровь у донорских центров. Это небольшая, но очень влиятельная организация с огромными деньгами. Я уже знаю, что все происходит на государственном уровне. Босс — небезызвестный тебе Лаврентьев И. Ю.
Послезавтра мне обещают встречу с главой фирмы. Ты тоже о нем слышал — Кольский Е. Д.
У меня только два вопроса к нему: откуда берутся деньги для доноров и зачем нужно столько крови?
И все же что-то меня тревожит. Может, это тема нервная, но я еще не видел на нашем с тобой журналистском пути такого количества замков. Лихорадит меня, возбуждение какое-то, а в таком состоянии многого не замечаешь.
Вот я и решил подстраховаться — написать тебе. Впрочем, если ты письмо получил, вероятнее всего, меня уже нет в живых. Печальное обстоятельство.
Но ты прости, что я все сам. Это должен быть мой материал. И я его получу!
Надеюсь, ты этого письма никогда не прочтешь.
Салют,
твой Костя.
P. S. Письмо оставил у нашей почтальонши. Дал ей сто рублей и попросил отправить адресату, если не появлюсь через десять дней».
