Кровь с небес - [14]

Раймонда продолжала старательно шить, словно невеста, которая готовит себе приданое. Я стоял у камина, сгорбившись и повернувшись к ней спиной. Потом я решил, что все равно, достаточно горяча вода или нет, но ждать у меня нет больше сил. Я понес дымящийся ковшик к себе в комнату, вылил воду в таз, погрузил в него лицо. Проведя неопределенно долгое время в полной тишине, я поднял голову. Из зеркала на меня взглянуло усталое лицо.

Раймонда сидела все в той же позе, когда спустя целый час, до синевы выбритый и напомаженный, я вернулся в кухню. Она ни слова не сказала, даже когда увидела, что я надеваю пальто английского сукна на темно-серый костюм. На темно-серый выходной костюм. Ни слова. Даже когда я взялся за зонт и распахнул дверь… и ушел.

* * *

Я был в ярости.

«Грандиознейшее зрелище в мире» должно было состояться в зале Городского Собрания, который был по этому случаю необычайным образом украшен… Прямо напротив входа, где два лакея, наряженные в костюмы, которым надлежало производить впечатление индийских, встречали «избранную публику», был расположен грубо сколоченный помост, с боков затянутый красной тканью. Это была сцена. Задник декораций изображал панораму Бомбея на закате. По крайней мере, мне так показалось, но я бы не дал руку на отсечение, что именно так все и было.

Как всегда, я встретил много знакомых, я здоровался то с одним, то с другим, делал комплименты то одной, то другой даме, помахал моему другу Поли, гордо демонстрировавшему двум барышням в синих платьях свои новехонькие нашивки старшины. Я бродил по залу, как неприкаянный грешник, я хотел бы очутиться где угодно, но только не здесь. Я ненавидел факиров, ненавидел дождь, в тот вечер я ненавидел самого себя.

Она стояла неподалеку. Она была прекрасна. Она смущенно оглядывалась по сторонам. Она кого-то ждала. У меня вызвали умиление ее нелепое платье, словно неумело перешитое с чужого плеча на ее стройную фигурку, и нелепая соломенная шляпка, украшенная веночком из сухих цветов.

Я подошел к ней ближе, нас разделяло всего несколько шагов. «Здесь занято?»– спросил я, указывая на стул, стоявший слева от нее.

Она потупилась, отрицательно покачала головой. Я уселся, но прежде предложил сесть ей. Она снова покачала головой, вновь вышла в центр партера и направилась к выходу.

Она вернулась как раз в тот момент, когда один из лакеев давал второй звонок.

Я встал, чтобы она не чувствовала себя неловко. Когда она оказалась совсем рядом со мной, я ощутил запах ландышей, исходивший от завитков на ее шее, откуда поднималась вверх густая масса черных как вороново крыло прядей, собранных под шляпкой в тугой пучок.

Прозвенел третий звонок.

– Садитесь, – осмелился предложить ей я, заметив, что стул справа от нее по-прежнему пустует.

Она покачала головой.

– Я с вами не знакома, – скорее гордо, чем стыдливо прошептала она.

Я представился, важно задрав подбородок, и протянул ей правую руку без перчатки.

Она продолжала в растерянности смотреть на меня. За дымкой вуалетки глаза стали огромными от удивления.

– Паттузи… Клоринда, – сказала она едва слышно.

Глядя на нее с моего места, я подумал, что ее соломенная шляпка с украшением из высохших цветов, совсем не подходящая к такому дождливому вечеру, казалась траурным веночком. Такие венки надевают девочкам-сироткам на похоронах важных особ.

На моем лице был написан неподдельный ужас. Уж лучше бы я просто растерялся.

Однако, неведомо как овладев собой, я слегка дотронулся до кончиков ее пальцев привычным жестом, каким обычно скрепляют знакомство, ощутив шелковистость перчатки на ее руке.

– Какое чудесное совпадение! – поспешила отметить она, притворившись, что только сейчас разобрала мое имя. С этими словами она отдернула руку, словно дотронулась до раскаленной плиты. – Как раз сегодня утром я говорила о вас с моей сестрой, – добавила она, видя, что публика постепенно заполняет зал. В этот самый момент я заметил на лице Клоринды легкое смущение.

– Вы кого-то ожидаете? – спросил я, бросив тревожный взгляд на пустой стул справа от нее.

Клоринда кивнула.

– Я жду подругу, – помедлив, объяснила она. – Я ждала ее до третьего звонка… Наверное, она не смогла прийти, что-то ей помешало… Я не знала, входить мне в зал одной или же нет… Если бы только моя сестра знала, что я вошла сюда одна…

– Я просто счастлив, что вы решили войти. – В моем голосе звучала искренняя радость. Первый раз за весь этот день. По правде говоря, впервые за долгое время. Вот уж поистине чудеса генетики: Клоринда Паттузи ни в чем не походила на свою сестру, она была ровно настолько же красива, насколько та была безобразна. «Моя византийская царевна», – эти слова пришли мне в голову, пока я смотрел на нее. Пришли внезапно, как и должно случаться с поэтом: ведь он знает все. Ему неведомо, как это происходит, но он действительно все знает. Это знание заставило меня забыть даже о дожде.

– С настоящего момента прошу вас считать меня вашим кавалером. Я здесь тоже совсем один, будем соблюдать светские условности.

* * *

Клоринда смерила меня долгим взглядом: высокий; широкое открытое лицо, не лишенное приятности. Стоит ли притворяться и скромничать в подобных обстоятельствах? У меня полные губы, обрамленные иссиня-черными усами и бородой, уход за которыми – надеюсь, ей это было известно – требует много времени и старания. Мои черные глаза горят как уголь. У меня прозрачно-бледные руки с длинными тонкими пальцами. Я знаю, что Клоринда подумала, глядя на них: «Вот руки пианиста, руки ученого», а быть может, просто: «Это руки адвоката». И она ошиблась: у меня – руки Поэта…