Кровь и свет Галагара - [11]

Но, как бы там ни было, поднялся в воздух только счастливчик Кин Лакк. Да и то, уже после сражения, лишенный руки, крови и сил, едва живой и не способный мстить за себя и своих сородичей. Взлетая, опускаясь и снова взлетая, устремился я неведомо, куда и нечаянно оказался за пределами Форлии, объятой пламенем нашествия коварных и злобных врагов.

Я упал в Пограничной степи, ко всем прочим бедам и мукам вдобавок — сломав себе ногу, и приготовился к смерти. Здесь-то меня и подобрали цлиянские пастухи. Добрые агары, они выходили меня как недоношенного младенца. Они вернули мне жизнь, но никто не мог вновь наполнить ее смыслом, никто не мог вернуть мне мою доблесть, мое умение сражаться. Что способен предпринять одинокий безрукий калека, хотя бы и способный подняться в воздух на собственных крыльях, против огромной силы крианского воинства? А в том, что я одинок и в живых, кроме меня, не осталось ни одного форла, я с каждой зимой убеждался все тверже.

Я не остался со своими спасителями и, как только раны мои затянулись, улетел от них навсегда, твердо решив, что одинокому пристало жить в одиночестве. Жажда мести, жажда сражения не угасала во мне, как бы я ни уверял себя в невозможности ее утолить.

И вот, наконец, во время своих скитаний в горах я вздумал смастерить из ветвей дерева ави эту свирель. (Кин Лакк что-то протянул Ур Фте, и тот ощутил в пальцах три связанные между собой полые трубки со множеством отверстий.) В детстве научил меня делать такие отец моего отца. Тоскуя по былому, вспомнил я это искусство и с великим трудом, пуская в ход и ноги, и зубы, сумел-таки изготовить свирель одной рукой.

То, что случилось потом, вроде бы вовсе и не зависело от меня: стоило прижать к губам эту мертвую деревяшку и выдуть из нее первые звуки, как в груди у меня забурлила, сливаясь с ними, все та же жажда — сражаться и мстить! Я играл на свирели, а перед моим мысленным взором неизменно вставали крианские воины. Число их росло день ото дня, они нападали, а я убивал, убивал их звуком моей свирели. Каждый прием, — а я когда-то прекрасно владел множеством видов оружия, — превращался в неповторимую мелодию, каждое движение ноги, руки, головы, всего тела находило в ней отражение. Я сразу представлял себя четырехруким воином, в умениях подобным цлиянину, и потому, что, живя в цлиянском поселке, а затем наблюдая за лучшими вашими воинами в битве на Плаунном лугу, хорошо изучил приемы боя на четыре руки, и потому, что так уж, верно, мечталось мне, однорукому — иметь бы рук побольше, хотя и при паре крыльев. Я снова обрел и даже приумножил однажды утерянное искусство, я снова стал воином, но воином звука. Всего лишь воином звука. Я сражался с призраками. Поначалу и этого было довольно, и это казалось верхом блаженства. Но вскоре первая радость сменилась горечью и досадой. Жажда мести пробудила во мне и стала питать безумные мечты. Почти сорок зим я жил надеждой на то, что встречу великого воина, врага крианам, способного понять мою музыку и превратить сражение с бесплотными тенями в битву с настоящим и грозным противником. И вот я встретил тебя. Ты услышал, ты понял и ты вернешь смысл моей затухающей жизни.

— Твоя история поистине удивительна. Но прошу тебя, сыграй мне еще на твоем чудесном инструменте, — сказал Ур Фта и протянул свирель старому форлу. Недолго думая, Кин Лакк прижал ее ладонью к груди, наклонил голову и заиграл, ловко перебирая отверстия пальцами. Ур Фта вздрогнул, как натянутая тетива, но поборол себя и продолжал сидеть неподвижно, одной парой рук обхватив свои плечи, а другой — опираясь на правое колено.

— Что это значит, благородный Ур Фта? — спросил удивленный Кин Лакк, прервавшись. — Почему ты не двигаешься?

— Это значит, — ответил Ур Фта, гордо вскинув слепое лицо и положив ладонь на рукоять меча, — что наследник Син Ура сам выбирает свою дорогу. Никогда и никому не удастся подчинить себе его волю.

— Ты настоящий воин, — произнес Кин Лакк, придав твердости своему хриплому голосу. — Ты сын своего отца. Поверь, я и не думал подчинить твою волю себе. Да ты и сам теперь доказал, что это невозможно. Напротив, я готов тебе подчиняться. Я стану служить тебе глазами в любом сражении, да так, что ты, слепой воин, станешь непобедимым.

— Хорошо. Но как быть с твоею ненавистью к крианам? Ведь я не собираюсь сражаться с ними. Между нашими царствами давно установился мир.

— Сегодня мир — завтра война. Я потерплю, благородный царевич. Думаю, осталось недолго. Что-то мне подсказывает, что встретились мы недаром.

— Хорошо, — повторил Ур Фта, поднимаясь и старательно скрывая охвативший его радостный трепет. — Я принимаю твое предложение. И если ты хочешь немедленно доказать свою преданность, до рассвета мы должны спуститься в Айзур. Там с твоей помощью я буду участвовать в поединках на празднике Золоват и добьюсь, чтобы меня признали воином. Ты согласен?

— Согласен ли я вновь пережить вместе с тобой волнение юного сердца в первом бою? Согласен ли я вернуться из мира призраков к жизни, бегущей среди опасных случайностей и смертельных угроз? И ты еще спрашиваешь? Конечно согласен! Сегодня же наследник великого Син Ура убедится, что лучшего жизнехранителя, чем моя свирель, поющая у него над головой, ему не найти.