Автоматически приобретенные этим текстом качества роднят его с многочисленными рок-музыкальными проектами. Эти качества традиционны: поразительная беспечность, необычайная самовлюбленность, крайняя претенциозность и помпезность…
И все же, кажется, теплоты и самоиронии в нем достаточно. Кроме того, возможно, в будущем веке, когда, услышав о 70-х годах нынешнего, тинейджеры рассеянно спросят, в котором томе «Истории государства Российского» можно об этом времени прочесть, их седовласые прадеды извлекут из своих сундучков и этажерок вот эту самую книжку журнала, хлопнут слабеющей рукой по моему сочинению и скажут: «Вы многое поимели, ребята, а все же у нас тоже было кое-что!».
Ужасно не хочется быть ответчиком по иску о защите чести и достоинства кого-нибудь из моих знакомцев в случае, если таковой, не дай Бог, узнает себя в ком-нибудь из героев предлагаемого сочинения. Поэтому, во- первых, заранее приношу свои извинения всем, кого оно вдруг обидит, и, во-вторых, предуведомляю: все написанное мною — поэтическая вольность, а совпадение обстоятельств, личных достоинств, прозвищ и имен — чистейшая случайность.
Первое, не ощущение, а только предчувствие стихии рок-н-ролла постигло меня в купе скорого поезда «Урал». Поезд мчался на запад в Москву, на празднование 50-летия образования СССР. Было это в самом начале зимних каникул. Для тех, кто забыл или не знает, — СССР образовался 30 декабря. А тогда, в поезде мне было тринадцать лет, и школьная администрация наградила меня вместе с босоногой стайкой других пионеров в комсомольцев этой счастливой экспедицией в столицу.
Так вот, предчувствие названной стихии у меня появилось в тот момент, когда вечером, глянув по диагонали с верхней полки, я увидел — клянусь, наяву, а не во сне! — как сопровождавший нас учитель физики, пожилой и неумолимый, пахнущий сигаретами и одеколоном «Гвардейский», свирепый, как снежный барс, тот самый учитель, от одного вида которого тряслись поджилки у всех учеников с первого до десятого класса, преспокойненько снял брюки и предстал моему изумленному взору в самых что ни на есть ортодоксальных кальсонах, скажем лучше — в голубых подштанниках с начесом.
Я тогда, разумеется, еще не знал, как называются подобные явления. Я думал, что это просто физик в подштанниках, и с восторгом представлял, как расскажу об уникальном зрелище одноклассникам. Но предчувствие уже появилось. Было предчувствие многих подобных штук — езды без тормозов на автомобиле, вырывающемся из-под управления, толпы волосатых ребят, штурмующих Капитолий, как муравьи — сахарную голову; Ференца Листа, трахающего чудовищным членом все живое подряд, и целомудренного вегетарианца на обширной мистической каше, вбирающей в себя все, от Хари Кришны до скандинавского пантеона, от океанических глубин до иных галактик…
В Москве, после хреновой кучи кислых мероприятий, вроде посещения театра Советской Армии, экскурсий, самодеятельности, национальных и бальных танцев, случилось неожиданное и неизбежное. На сцену очищенного от кресел школьного актового зала вышли трое. Один сел за барабаны, двое других подключили к усилителям гитары и подошли к микрофонам. Не знаю, что уж они исполняли. Пели по-английски. Думаю, все-таки что-то из «Битлз». Исполняли громко! Помню, для себя я определил то, что меня потрясло на первом в моей жизни рок- концерте: «Всего три человека, а столько шуму!» Но дело, конечно, было не в великом шуме малыми силами. Уже тогда, стыдливо прижавшись к стенке школьного танцзала в своем уродливом форменном костюмчике мышиного сукна и украдкой поглядывая на хорошеньких старшеклассниц, отплясывающих шейк, я ощутил мощное притяжение до конца не понятной мне даже теперь стихии, имя которой — рок-н-ролл. Видение физика в подштанниках оказалось «сном в руку». (В скобках замечу, что, кажется, в соответствующей литературе неоднократно предпринимались попытки перевести это арготическое словосочетание — Rock and roll — на русский язык. Ни в коем случае не претендуя на глубокое знание английской или, вернее, американской сленг-лексики, все же не могу не удержаться от своего варианта. Вот он: ВДУЙ с ВИНТОМ!).
Возвратившись домой все на том же «Урале», я на следующее утро помчался к Вовке, чтобы потрясти его рассказом о трех всемогущих музыкантах и обо всем остальном, а может, и приврать заодно — что- нибудь насчет дегустации коньяка в новогоднюю ночь. С Вовкой мы дружим до сих пор, хотя всякое между нами бывало на почве пьянства и юношеского максимализма. Фамилию его называть не буду. Кому надо, и так его узнают. Скажу только, что теперь он сделался отличным семьянином и занялся крупным бизнесом. Я уверен, что в недалеком будущем, если только мятежные люмпены не внесут в Кремль на белом коне какого-нибудь полковника, обещающего всех накормить манной небесной общественной собственности и свободы как осознанного рабства, в самом недалеком, повторяю, будущем Вовка станет миллионером, известным меценатом, и его сияющая добродушная физиономия замелькает под пышными заголовками светской хроники г. Екатеринбурга.
