Кровь и песок - [38]

Из дома появился маркиз Морайма и тотчас вскочил в седло.

— Девочка сейчас выйдет. Женщины, уж известно… всегда долго собираются.

Маркиз каждое слово произносил важно и многозначительно, как прорицание. Это был высокий костистый старик с пышными седыми бакенбардами и детским выражением глаз и рта. Вежливый и немногословный, любезный в обращении, скупой на улыбки, маркиз де Морайма был образцом сеньора старых времен.

Носил он почти всегда костюм для верховой езды и не любил городскую жизнь; в Севилье он оставался, лишь подчиняясь требованиям семьи, а сам стремился в свои поместья, к пастухам и скотоводам, с которыми обращался как с лучшими друзьями. Писать он за ненадобностью почти разучился, но едва речь заходила о хорошем скоте, о выведении породы быков или лошадей, о сельскохозяйственных работах, как глаза его загорались и он говорил с уверенностью настоящего знатока.

Внезапно солнце затуманилось. Золотая пелена, затянувшая белые стены домов, померкла. Многие взглянули вверх. По синей глади неба, с двух сторон ограниченной ребрами крыш, ползла большая черная туча.

— Пустое, — важно изрек маркиз. — Когда я вышел из дому, я заметил, в каком направлении ветер нес клочок бумаги. Дождя не будет.

Все немедленно согласились. Конечно, дождя не может быть, раз это утверждает маркиз Морайма. Он предсказывал погоду, как старый пастух, и никогда не ошибался.

Тут маркиз увидел Гальярдо.

— Тебе предстоят в будущем сезоне великолепные корриды.

Какие быки! Поглядим, дашь ли ты им возможность умереть, как добрым христианам. Ты знаешь, что в этом году я не всем был доволен. Бедняжки заслужили лучшего!

Наконец появилась донья Соль, придерживая одной рукой шлейф черной амазонки, из-под которой выглядывали голенища высоких сапожек из серой кожи. На ней была мужская рубашка с красным галстуком, куртка и жилет фиолетового бархата. Из-под изящно сдвинутой набок широкополой бархатной шляпы выбивались золотые кудри.

Она вскочила в седло с ловкостью, неожиданной для женщины, и взяла гаррочу из рук слуги. Здороваясь с друзьями и извиняясь за опоздание, она все время искала глазами Гальярдо. Доверенный тронул шпорой коня, желая подъехать поближе и представить ей матадора, но донья Соль, не дожидаясь, направилась к ним сама.

Гальярдо почувствовал волнение, увидев ее так близко. Какая женщина! О чем он будет говорить с ней?..

Увидев, что она протянула ему руку, тонкую благоухающую руку, он, торопясь и смущаясь, сжал ее своей ручищей, одним ударом валившей наземь быков. Однако бело-розовая лапка не дрогнула под этим непроизвольно грубым пожатием, которое у любой другой женщины вызвало бы крик боли; ответив сильным пожатием, она легко освободилась из тисков.

— Спасибо, что пришли. Рада познакомиться с вами.

И ослепленный Гальярдо, понимая, что необходимо что-нибудь ответить, заикаясь пробормотал, будто приветствовал какого-нибудь любителя:

— Благодарю. Как поживает семья?

Звон копыт о камни мостовой заглушил сдержанный смех доньи Соль. Она пустила коня в галоп, и все всадники двинулись за ней, словно почетный эскорт. Пристыженный, еще не очнувшийся от изумления, Гальярдо скакал позади всех, смутно догадываясь, что сказал какую-то глупость.

Покинув пределы Севильи, кавалькада поскакала вдоль реки; золотая башня осталась позади; они ехали среди садов, по тенистым аллеям, посыпанным желтым песком, потом свернули на шоссе, вдоль которого тянулись трактиры и постоялые дворы.

Подъезжая к Табладе, все увидели среди зеленой равнины черную массу людей и экипажей, скопившихся у ограды, отделяющей пастбище от загона, где находился скот.

Гвадалквивир нес свои воды через всю ширь лугов. На том берегу, на крутом склоне раскинулась деревня Сан-Хуан-де-Аснальфараче, увенчанная развалинами замка. Среди серого серебра оливковых рощ мелькали белые стены сельских хижин. В противоположной стороне обширного горизонта, на фоне голубого неба, усеянного белоснежными облаками, вырисовывалась Севилья. Над морем крыш возвышалась величественная громада собора и красавица Хиральда[30], розовеющая под лучами вечернего солнца.

Всадники с трудом продвигались в бурлящей толпе. Приехали чуть не все дамы Севильи, привлеченные затеей доньи Соль.

Приятельницы приветствовали ее из своих экипажей и находили, что мужской костюм ей к лицу. Кузины, дочери маркиза, просили ее быть осторожной:

— Ради бога, Соль! Не безумствуй!

Всадники въехали в загон, провожаемые аплодисментами простой публики, которая сбежалась на фиесту.

Лошади, почуяв или издали увидев врага, поднимались на дыбы, били копытами и ржали, сдерживаемые железной рукой всадников.

Посреди загона расположились быки. Одни мирно паслись или неподвижно лежали на красноватой траве зимнего луга, подогнув ноги и опустив морду. Другие, более предприимчивые, неторопливо направлялись к реке, а впереди, позванивая колокольчиками, шли вожаки, почтенные, мудрые быки; пастухи помогали им собирать стадо, метко пуская пращой камни по рогам отстающих.

Всадники, словно держа совет, некоторое время стояли неподвижно на одном месте под жадными взглядами публики, ожидавшей необычайного зрелища.