Кровь и честь - [31]
— А местных?
— Никто не считал, — пожал плечами «майор». — По кишлаку работала авиация, потом подключилась артиллерия… Могу сказать, что выжило немного. Зиндан расположен в стороне от кишлака, его разрушило прямым попаданием — под завалами обнаружено несколько мумифицированных трупов.
— Наши?
— Кто же еще? Вероятно, несколько дел по пропавшим без вести теперь можно будет закрыть. Тела вполне поддаются опознанию — климат здешний способствует. Конечно, родных пропавших это не обрадует…
— Война, — пожал плечами второй собеседник, явно старший по званию.
— А разве не исполнение интернационального долга?
— Бросьте ерничать, Каблуков! Вы отлично знаете ответ сами.
— Дальнейшие действия? — Тон «майора» стал деловым.
— Во-первых, снимаем заставу — ей тут делать совершенно нечего. Во-вторых, надо бы попробовать вскрыть завал…
— В данных условиях это невозможно.
— Сам знаю… Значит, только первое.
Так лейтенанту Зайцеву и его подразделению неожиданно улыбнулась удача…
— Ничем не могу вам помочь, Максимов, — мордастый военком в звании капитана состроил постную мину, что при его обширных щеках, грозящих в ближайшем будущем улечься на погоны поверх звезд, было весьма сложно. — Никаких льгот для вас не предусмотрено.
— Почему?
— Вы не ликвидатор чернобыльской аварии, — принялся загибать похожие на сардельки пальцы капитан. — Не ветеран войны… Даже интернациональный долг не исполняли.
— Как «не исполнял»? Я же был в Афганистане! Почитайте мое личное дело!..
— Читал, — перебил молодого человека военком, и пухлая ладонь легла на тонкую папочку в картонной обложке. — Потому и говорю.
— Я был ранен, — упавшим голосом закончил Вадим.
— Лечились в госпитале — да. По поводу полученной во время прохождения службы травмы. И были комиссованы, не прослужив и года.
— Хотите, я вам покажу? — принялся расстегивать ворот рубашки Максимов.
— Прекратите стриптиз, — брезгливо скривился военком. — Я не врач, чтобы в ваших болячках разбираться!
Вадим замер с полурасстегнутой рубашкой, поняв, как нелепо выглядит со стороны. Действительно: что скажет неспециалисту комковатый белесый шрам на плече?
— И вообще, — продолжил капитан, убирая Вадимово дело в стол. — Чего вы ждали столько лет? Когда вас, по вашим словам, ранили?
— В восемьдесят седьмом…
— А на дворе — девяносто второй! Пять лет прошло.
— Я давал подписку о неразглашении…
— Ну да, о неразглашении, — толстые губы сложились в куриную гузку. — Кому? ФБР? «Секретных материалов» насмотрелись?
— КГБ…
— Ну, конечно же! — всплеснул руками военком. — КГБ! А теперь КГБ нет и можно не бояться?
— Ну да…
— А я вам скажу, дорогой, почему вы раньше не обращались. Союз распался, Туркмения, где вы лечились… да и служили, кстати, — отделилась. Решили, что проверить ничего нельзя и ваша легенда может прокатить? Не вышло. Все, Максимов, свободны. Чего вам нужно? С воинского учета вы сняты еще в том же восемьдесят седьмом. Льготы? Не смешите меня: какие льготы? У нас фронтовики годами ходят, чтобы свои копейки получить. Идите себе и не морочьте людей.
Капитан поднялся и, втянув живот, насколько мог, с трудом застегнул китель. Аудиенция была закончена.
— И все равно я был в Афганистане, — упрямо сказал Вадик, взявшись за дверную ручку.
— Я вас туда не посылал, — равнодушно ответил капитан и водрузил на голову фуражку с высоченной, как у эсэсовцев в кино про войну или карикатурного Пиночета, тульей, украшенной золотым двуглавым орлом…
— Вадик, а что это? — Легкие девичьи пальчики осторожно касались пересекавшего мужскую спину шрама, четко выделяющегося нездоровой белизной на загорелой коже. — Это откуда у тебя?
— За гвоздь в детстве зацепился, — буркнул молодой человек, не отрывая лица от подушки.
Ему было сейчас так хорошо, приятно и покойно, как бывает лишь после главного в жизни человеческого существа момента, вокруг которого, собственно, и вращается все и вся. Рядом была любимая девушка, все между ними свершилось — зачем портить момент воспоминаниями о том, что хотелось забыть навсегда, стереть из памяти, запереть под замок, а ключ забросить далеко-далеко? Он, даже принимая душ, избегал прикасаться к этому вечному напоминанию. А какой мукой было загорать, чувствуя на своей спине прожигающие до костей чужие взгляды!
— Не ври… — не поверила Катюша, продолжая исследовать шрам: пальчики прогулялись вдоль глубокой борозды, некогда оставленной хирургическим скальпелем, задержались на глубокой выемке под лопаткой. — От гвоздя так не бывает. И на плече еще… Тебя что — на войне ранили?
— Выдумала тоже! Говорю же, — басня была давным-давно, — в детстве с мальчишками на горке во дворе играли, я скатился неудачно, и спиной — прямо на гвоздь. Кровищи было!
— Ага, — девушка рассмеялась. — А гвоздь этот был длиной в полметра! Не ври, Максимов, если не умеешь.
— Целый метр! — Разговор окончательно прогнал дремоту, молодой человек вдруг понял, что ему совсем не хочется вот так бездарно терять драгоценные минуты близости с любимой, и перевернулся на спину. — Вот такой! — развел он в стороны руки. — Полбольницы сбежалось поглядеть, как из меня этого монстра извлекали! Ржавый, кривой!..
