Крошка Мегги Денежные Глазки - [8]

Во сне она явилась ему. Удлиненные округлые бедра и мягкий золотистый пушок на руках; голубые глаза, глубокие, как прошлое, мерцающие, словно подернутые лиловатой паутинкой; упругое тело - тело единственной, изначальной Женщины всех времен. К нему пришла Мегги.

- Здравствуй, вот и кончились долгие мои странствования.

- Кто ты? - растерянно спросил Костнер.

Он стоял на холодной равнине - или на плоскогорье? Ветер вихрился вокруг них - или только вокруг него? Она была совершенством, он видел ее ясно - или сквозь дымку? Голос ее был глубоким и звучным - или нежным и теплым, как ночной аромат жасмина?

- Я Мегги. Я люблю тебя. Я дождалась тебя.

- У тебя голубые глаза.

- Да, это от любви.

- Ты очень красива.

- Спасибо. Это от женского интереса.

- Но почему ко мне? Почему ты выбрала меня? Ты та девушка, что… ну, та, которая занемогла… ты, которая…

- Я Мегги. Я выбрала тебя, потому что нужна тебе. Тебе уже давно кто-то нужен.

Тут перед Костнером стало разворачиваться - и развернулось - прошлое, он увидел, кем был. Он увидел свое одиночество. Он был одинок всегда. Ребенком, отпрыском добрых и благополучных родителей, не имевших ни малейшего понятия о том, что он из себя представляет, кем хочет быть, чем одарен. Он и сбежал еще подростком и с тех пор был в пути - один, всегда один. Годы и месяцы, дни и часы - и никого рядом. Случайные привязанности, основанные на пище, сексе или надуманном сходстве, но никого, кому можно бы оставаться верным и преданным, кому можно бы безраздельно принадлежать. Так было до Сюзи, а с ней он увидел свет. Ему открылись ароматы и благоухания весны, и в тот далекий день весна казалась вечной. Тогда он смеялся - смеялся от души, он знал, что с Сюзи наконец-то все будет хорошо. Он отдал ей всего себя, отдал всё - все надежды, тайные помыслы, болезненные сны,- и она приняла их, приняла его, всего как есть, и он впервые обнаружил, что значит иметь домашний очаг, иметь приют в чьем-то сердце. Обычные глупости и сантименты;

у других они казались смешными, но тогда он полной грудью вдыхал чудо.

Костнер долго был с ней, поддерживает, ее, помогал ее сыну от первого брака - брака, о котором Сюзи никогда не говорила. А потом пришел день, когда вернулся тот, а Сюзи будто всегда знала, что тот вернется. Угрюмая тварь с садистскими наклонностями, порочная по природе, но Сюзи была его женщиной, неизменно, и Костнер понял, что его использовали как временного заместителя, чтобы было кому оплачивать счета, пока странствующий тиран не вернется в домашнее гнездышко. Тогда она попросила его уйти. Он ушел, сломленный и опустошенный, лишившийся всего, чего можно молча и незаметно лишить мужчину, ушел даже без борьбы - и задор-то из него будто вымыло. Ушел и бродил по Западным штатам и в конце копире попал в Лас-Вегас, где достиг дна. И нашел Мегги. Нашел Мегги с голубыми глазами, нашел во сне.

- Я хочу, чтобы ты был моим. Я люблю тебя.

Ее искренность отзывалась в сознании Костнера. Это его женщина; наконец кто-то принадлежал только ему.

- Могу ли я ввериться тебе? Прежде не мог, никому и никогда, особенно женщинам. Но мне нужен кто-то, в самом деле нужен.

- Я - навсегда. Навечно. Ты можешь ввериться мне.

И она стала его женщиной. Ее тело говорило о любви и доверии, как ни одно из тех, что доводилось познать Костнеру прежде. Там, на открытой всем ветрам воображаемой равнине, она ответила его желанию, и он обладал ей так полно, как не доводилось ему прежде. Она воссоединилась с ним, приняла его, причастилась его крови, его мыслей, его разочарований, и он вышел очистившимся и восславленным.

- Да, я могу ввериться тебе, ты мне желанна, я твой,- шептал он ей, когда они лежали рядом в неясном и беззвучном нигде, во сне.- Ятвой.

Она улыбалась улыбкой женщины, что верит в своего мужчину, улыбкой избавления и надежды. И Костнер проснулся.

Большой был снова водружен на место, толпу отогнали за ограждение из бархатных шнуров. Несколько человек уже сыграли на автомате, но выигрыша не было.

Стоило Костнеру войти в казино, "наблюдатели" пришли в готовность. Пока он спал, они успели обшарить его одежду в поисках проволочек, "острог", "блесен" или "бумерангов". Ничего.

Костнер направился прямо к Большому и стал его рассматривать. Хартсхорн был уже там.

- Выглядите вы усталым,- мягко заметил он, глядя в утомленные карие глаза.

- Немного есть,- Костнер попытался улыбнуться; не вышло.- Забавный я видел сон.

- Да?

- Ну… о девушке…- он решил не договаривать. Хартсхорн понимающе улыбнулся. Соболезнующе, сочувственно, понимающе:

- Девушек в этом городе тьма. С вашим-то выигрышем найдете какую-нибудь без всякого труда.

Костнер кивнул и опустил в прорезь первый серебряный доллар. Дернул рукоятку. Барабан завертелся со скоростью, о которой Костнеру и слышать не приходилось, и вдруг все косо понеслось - когда он почувствовал, что желудок опалило огнем, когда голова рухнула на тощую шею, глаза выжгло изнутри. Раздался леденящий душу вой - вой измученного металла, экспресса, вспарывающего воздух своим стремительным движением, вой сотни зверьков, заживо выпотрошенных и разорванных в куски, невероятной боли, ночных ветров, срывающих вершины с нагромождений лавы. И еще - плач и причитания голоса, что уносился отсюда в слепящей вспышке света, безудержно стеная: