Крошка из Шанхая - [55]

– Порядок! За вычетом твоего долга с прошлого раза получишь вот это, – он быстро сунул маленький пакетик в руку Тиан-Тиану. Тот торопливо спрятал его в левый ботинок.

– Спасибо – поблагодарил он тихо, затем помог мне встать: – Пошли.

Мы торопливо покинули площадку. Ли-Лэ все еще разговаривал с торговцами, а Тиан-Тиан уже вывел меня на многолюдную главную улицу. Мы стояли на тротуаре и ждали, не появится ли такси. Мимо прошла компания неопрятных юнцов, искоса бросавших на меня сальные взгляды. Один из них сказал что-то, я не разобрала, что именно, но, скорее всего, какую-нибудь скабрезность. Его приятели самодовольно и оглушительно расхохотались. Кто-то из них пнул пустой пластиковый стаканчик из-под кока-колы, и тот задел Тиан-Тиана по ноге.

Рука Тиан-Тиана, державшая мою, взмокла. Я тихо успокоила его:

– Не обращай внимания. Это ерунда! Показалось такси. Мы остановили его и залезли внутрь. В салоне крепко-крепко обнялись. Тиан-Тиан закрыл мне рот таким долгим поцелуем, что я утратила дар речи и только в изнеможении прильнула к его лицу. От его руки, лежавшей у меня на животе, исходило целебное тепло, оно растопило боль в моем чреве и уняло жар в крови.

– Я люблю тебя, – сказал Тиан-Тиан чуть слышно. – Не покидай меня, не оставляй одного! Ты самая прекрасная девушка в мире. Моя единственная любовь.

Поздно ночью я услышала едва различимое кошачье мяуканье, слабое и нежное, как трепетание шелка на ветру. Включив свет, увидела Пушинку. Я вскочила с кровати и поставила на пол тарелку с остатками пряной свинины. Она подошла, наклонила мордочку и, жадно глотая, съела все в одно мгновение. Бедолага была истощена и так грязна, что нельзя было разобрать, какого цвета у нее шерсть. Ее морда заострилась, и она походила на хищного зверька.

Я курила, сидя на кровати, и смотрела, как она ест. Даже интересно, как она нашла дорогу обратно? Может, учуяла или заметила меня с угла улицы и пошла за мной, будто за путеводной звездой, которая приведет ее домой, в Шанхай. При этой мысли я страшно расчувствовалась, соскочила с кровати, схватила Пушинку в охапку и бросилась в ванную. Там я искупала ее в теплой воде с гелем для душа. Когда я перебирала пальцами свалявшуюся шерсть, Пушинка сидела послушно и смирно, словно ребенок. Я обсушила ее полотенцем и положила на кровать. Тиан-Тиан спокойно спал, и Пушинка примостилась у него в ногах.

Нас разбудили лучи утреннего солнца и Пушинка, вылизывавшая нам ноги шершавым языком. Ступни слегка чесались, сплошь покрытые ее слюной.

Мы смотрели друг на друга всего одно мгновение, а потом он начал расстегивать мою пижаму. Мои глаза распахнулись навстречу яркому утру. Теплый воздух омыл обнаженное тело. Порозовевшие соски плавно приподнимались в такт дыханию, как изящные буйки на волне прилива. А губы моего возлюбленного скользили по коже трепетной рыбкой, с негой и восторгом играющей в воде. Я закрыла глаза и отдалась во власть его рук. Его тонкие и чуткие пальцы ласкали мою кровоточащую рану. И в завершающем восторженном аккорде меня захлестнула волна счастья, замешанного на крови. Словно из туманного далека доносилось мяуканье Пушинки, а ее шершавый язык терся о мои ступни.

Та утренняя страстная сцена с моим возлюбленным и кошкой у ног запечатлелась в памяти навсегда. Это было легкое безумие. Всю оставшуюся жизнь меня будет преследовать тот ядовито-приторный, манящий своей опасностью запах наркотика, которым был насквозь пропитан гостиничный номер. Ни встречи с другими мужчинами, ни походы по магазинам с подругами, ни работа над книгой в полном уединении, ни прогулки по улицам Берлина не избавят от воспоминаний о том утре на грани любви и смерти и от въевшегося в ноздри тошнотворно-сладкого, отвратительного запаха.

20 Жизнь среди химер

Не плачь, моя детка, не плачь.

Пол Саймон [79]

За окном почерневшие небеса разрыдались дождем. Темную пелену прорезало нескончаемое мелькание Аарона Квока [80], рекламирующего пепси. Наступила среда. Среда – это день, когда может произойти что угодно.

Проснувшись рано, Тиан-Тиан изменил свои намерения. Он уже не хотел ехать в центр для наркоманов этим утром.

– Почему? – спросила я, строго глядя на него.

– Мне хочется подольше побыть с тобой.

– Но ведь мы расстаемся не навеки. Ну, хорошо… пусть так. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но как быть, если тебе станет плохо?

Он вынул маленький пакетик из ботинка и помахал им в воздухе.

– Тиан-Тиан! – укоризненно вскричала я. – Ну зачем ты привез это с собой?

Впервые за все время нашей совместной жизни Тиан-Тиан пошел на кухню, чтобы приготовить мне завтрак. Я лежала в ванне в полном изнеможении. Было слышно, как на сковороде скворчала яичница, потом на пол с грохотом упала крышка. Хотя и из лучших побуждений, но он, должно быть, учинил на кухне самый настоящий разгром. И одним завтраком меня было не подкупить. Я не могла так легко простить его малодушие.

Я не притронулась к завтраку. Тиан-Тиан молча сидел на софе и кормил Пушинку. Передо мной лежала рукопись, а на меня нашло оцепенение, которое сменилось отчаянием колдуньи, внезапно утратившей волшебные чары. Мне никак не удавалось вернуться в потусторонний мир слов. В реальной жизни все может бесповоротно измениться каждую секунду – ровную гладь воды в любой момент может покрыть рябь. Я всегда надеялась на скорый успех подобно Али Бабе, которому было достаточно произнести магические слова «Сезам, откройся», и перед ним распахивалась заветная дверь в сокровищницу; подобно Биллу Гейтсу, который стал миллиардером буквально за одну ночь; подобно Гун Ли, которая примерно в моем возрасте, не зная ни слова по-английски, сумела покорить сердца миллионов белых мужчин своей ослепительной и загадочной красотой.