Кропоткин - [130]
С рукописными тетрадями Солоновича познакомился и опубликовал их частично в своей книге «Канатоходец» в 1994 году его ученик Василий Васильевич Налимов (1910–1997), философ и математик, работавший с академиком А. Н. Колмогоровым. Он дважды прошел через ГУЛАГ. Изучая книги Кропоткина, Налимов обратил внимание на то, что, «…несмотря на свою приверженность позитивистки ориентированной науке, он был, по существу, христианином…». «Разве… концепция всеобщей взаимопомощи не близка христианскому принципу всеобщей любви?» — вопрошает он в другой своей книге «Разбрасываю мысли», изданной уже после смерти ее автора в 2000 году. Налимов участвовал в собраниях, проходивших в подвальном помещении музея, вспоминая потом, что именно там, на этом «островке свободной мысли», он «впервые почувствовал ее дыхание».
Власть увидела угрозу в деятельности содружества последователей Кропоткина. На рубеже 1920-х и 1930-х годов были арестованы Боровой, Пальчинский, Карелин и другие, закрыта анархическая секция комитета. На вечере памяти Бакунина 1 июля 1926 года было сорвано выступление вдовы Кропоткина Софьи Григорьевны, когда она, как писала тогда «Вечерняя Москва», «осмелилась сказать, что у нас нет ни свободы печати, ни свободы слова». Публика, по словам корреспондента газеты, не смогла выдержать «выходки и ребяческие утверждения анархистов» и «старой Кропоткиной не пришлось закончить свою речь».
В конце 1933 года В. Н. Фигнер заявила о снятии с себя полномочий председателя комитета, но, уступив просьбе товарищей, согласилась остаться его почетной председательницей. В начале 1930-х годов С. Г. Кропоткина съездила в Лондон и организовала перевозку в Москву остававшегося там кропоткинского архива: он был размещен в музее. Здесь время от времени проходили собрания памяти Кропоткина, но с ограниченным количеством участников. Музей часто закрывался по разным причинам. Хотя формально запрета на имя Кропоткина не было, но неодобрительное отношение власти чувствовалось. Началась эпоха «переписывания» истории, в которой не оставалось места ни революционерам-народникам, ни, тем более, анархистам. Одним из последних заходил в музей 10 февраля 1938 года академик В. И. Вернадский. В дневнике он записал свои впечатления: «…Анархистов там теперь нет… Нет прочного положения. Вдова Кропоткина не хочет обращаться за утверждением. Только недавно обратилась за пенсией». На содержание музея средств не было. Софья Григорьевна подписала акт о передаче музея и всех его экспонатов государству, а в 1940 году он был официально закрыт. Материалы экспозиции переданы Музею революции, в Центральный государственный архив Октябрьской революции (ЦГАОР), книги из личной библиотеки П. А. Кропоткина — Музею книги при Библиотеке имени В. И. Ленина. Софья Григорьевна поселилась в Дмитрове. 17 декабря 1942 года она скончалась.
Изучение личности и взглядов П. А. Кропоткина в СССР активизировалось только в 1970-е годы — во многом благодаря усилиям известного историка Натальи Михайловны Пирумовой (1923–1997), которая в 1972 году издала первую научную биографию Кропоткина. Позже была создана комиссия Академии наук по творческому наследию Кропоткина, возникла неформальная группа молодых историков по изучению идей анархизма, делались попытки воссоздать музей на Кропоткинской, здание которого в то время принадлежало Министерству иностранных дел. Сейчас у него другие хозяева, но музея по-прежнему нет — экспонаты его рассредоточены по разным коллекциям, а многих уже и не отыскать. Не раз делались попытки создать музей Кропоткина в Дмитрове, в его бывшем доме, но и они пока не увенчались успехом.
…В 1922 году в помещении музея в Кропоткинском переулке, только что учрежденного в соответствии с постановлением ВЦИКа, состоялся вечер памяти Кропоткина. Выступившая на нем председатель Кропоткинского комитета народоволка Вера Фигнер, более двадцати лет проведшая в одиночной камере Шлиссельбурга, говорила: «Ну что из того, что я скажу, что меня поражала необыкновенная подвижность Петра Алексеевича? Что из того, что я скажу, что с первого же раза, не зная, что и другие так зовут его, я стала звать его „Красным солнышком“? Суть в том, что в душе своей ощущаю Петра Алексеевича не на деловых заседаниях в Париже, а того юношу-офицера, который на высоте Азиатского хребта стоит с восхищенными казаками, указывая на струящиеся воды Амура»…
ИЛЛЮСТРАЦИИ
