Кромвель - [72]
Но правосознание англичан шагнуло далеко вперед за эти восемьдесят лет, и подданные совсем не собирались отступать, как отступили шотландские лорды, пристыженные монаршим выговором Елизаветы.
— Сэр, вы задали вопрос, и вам ответили. Теперь суд ожидает от вас определенного ответа, — сказал Брэдшоу. — Для вас, может быть, наши полномочия неудовлетворительны, но мы знаем, что они основаны на воле бога и народа Англии.
Король, однако, стоял на своем. При чем здесь чья-то воля? Существует определенный, раз навсегда заведенный порядок вещей. Человек не вправе нарушать его. Препирательства могли продолжаться до бесконечности, но тут подали голос солдаты. «Справедливости, справедливости!» — закричали они. Заседание отложили до понедельника.
Пользуясь оплошностью Брэдшоу, Карл на следующем заседании суда, 22 января, приготовился к нападению. В самом начале он был предупрежден, что его молчание будет расцениваться как признание вины. И он начал говорить. Он доказывал и сам верил в это, что является защитником народных прав.
— Если бы речь шла только обо мне, — сказал он, — я ограничился бы сделанным в первый день заявлением о незаконности этого суда… Но дело не только во мне, речь идет о свободах и правах народа Англии.
Брэдшоу напряженно слушал, ища уязвимое место в рассуждениях короля.
— Сэр, — возразил наконец он, — мы не позволим вам оспаривать власть Верховного суда справедливости: он заседает здесь по воле нижней палаты, перед которой вы ответственны.
— Нет, я отвергаю это, — настаивал король. — Назовите мне хотя бы один прецедент — разве подобное когда-нибудь происходило в Англии?
Здесь он был прав. Да, прецедентов не существовало. Все, что совершалось сейчас под видавшими виды дубовыми балками Вестминстер-холла, совершалось впервые. Подданные сами, на открытом процессе судили своего короля за государственную измену.
Но Брэдшоу на этот раз нашелся.
— О том, сколь великим другом прав и свобод народа вы являетесь, пусть судят вся Англия и весь мир, — сказал он. — О намерениях человека говорят дела, и ваши намерения запечатлели кровавые следы по всей стране.
«Справедливости, справедливости!» — снова закричали солдаты. Заседание окончилось ничем.
На третий день, 23 января, все повторилось. Карл отказывался признать законность суда и отвечать на обвинения. В этот день палата общин вынесла решение, что отныне она будет действовать «властью парламента Англии». Тем самым власть короля была окончательно отвергнута.
24 и 25 января заседаний в Вестминстер-холле не происходило: суд допрашивал свидетелей в Расписной палате. Одни рассказывали, как король, начиная войну с парламентом, поднимал свое знамя в Ноттингеме, другие видели короля в доспехах на поле сражения, где он выступал против своих подданных, третьи слышали, как король приказывал не щадить пленных… В результате Карл был признан «тираном, предателем и убийцей, открытым врагом английского государства». Утром 26 января шестьдесят два члена суда в Расписной палате приняли решение, что король приговаривается к смерти «путем отсечения головы от тела».
В субботу, 27 января, Вестминстер-холл был снова полон народа. Короля ввели под крики: «Справедливости, справедливости!» и «Казни! Казни!»
На этот раз король, по-прежнему не снимавший шляпы, не сел в свое кресло, а обратился к Брэдшоу.
— Сэр, — сказал он, — позвольте мне сказать одно слово. Я надеюсь, что не подам повода прерывать меня, — только одно слово!
— Но, сэр, вас выслушают в свое время, — был ответ. — Выслушайте сперва суд.
— Я желаю, чтобы меня выслушали, — настаивал король, — это касается того, что собирается сказать суд. Поспешный приговор не так легко отменить.
— Вас выслушают до вынесения приговора. Господа, — Брэдшоу обратился к залу. — Обвиняемый уже несколько раз представал здесь перед судом, чтобы ответить за свои тяжкие преступления, известные всей стране. Однако он упорно не желал признавать свою вину. Приговор ему уже вынесен, но мы согласны предоставить ему слово, если он не будет подвергать сомнению законность суда.
Все затаили дыхание.
— Я желаю, — торжественно сказал король, — чтобы меня выслушали лорды и общины в полном составе. Я хочу сделать им одно предложение, которое гораздо важнее для мира королевства и для свободы моих подданных, нежели для моего собственного спасения.
Зал заволновался. Какое предложение? Что задумал король? Быть может, он хочет отречься от престола в пользу своего сына? Или предложить новые, более радикальные условия мира? А может быть, это очередная уловка?
Изощренные в юридических тонкостях судьи понимали, что просьба короля отрицает их правомочность не прямо, а косвенно. Но некоторые заколебались. Из задних рядов раздался громкий шепот:
— Что у нас, сердца из камня? Люди мы или нет? — Это говорил полковник Даунс. На него зашикали, но он повысил голос: — Пусть я поплачусь за это жизнью, но дайте мне сказать!
