Кролик сказал, что я больше ничего не должен - [3]

Иногда я видел дома, которые что-то напоминали. Но они были не мои. Все они были не мои.

На перекрестке Санникова и Булычева меня охватила паника.

А если я жил в квартире, на окраине, в каком-нибудь дьявольском муравейнике? Если у меня не было настоящего дома? Половина жителей столицы Государства живет в муравейниках. Почему я решил, что из другой половины?

Я сел прямо на снег и заплакал, как маленький. А когда протер глаза, сразу увидел его. Свой дом. Он стоял на другой стороне от перекрестка, скрытый колоннами бирельсовой станции, огороженный коваными решетками, небольшой, но очень уютный, с желтой черепицей. Во дворе моего дома в садовых колбах цвели зимние орхидеи. Дом словно светился. Я побежал к нему, как подорванный.

Почему-то калитка была закрыта на тяжелый замок. Я перепрыгнул через забор и открыл скрипучую дверь. Внутри не было ничего.

То есть вообще ничего. Не было отделки, диванов, кроватей, ваз с цветами, портретов, стульев и столов, старых кофейников, сундуков, печи, дымохода, паровой умывальни, ковров, аппарата с музыкальными пластинками. Не было даже окон, то есть вообще. Бетон в дешевой пластиковой пропитке от гниения. И, конечно, тут не было моей жены, детей, матери и отца.

Я вышел из дома и наткнулся на сердитого заснеженного мужика в плаще-стегаче и с дубинкой наготове, с большой красивой бородой.

— Ты чего тут лазишь? — спросил бородатый.

— Я думал, это мой дом, — сказал я.

— Это вообще не дом никакой, там внутри нет ничего, — сказал бородатый.

— Я уже понял.

— Специальная такая рекламная штука для застройщиков, макет. Они его построили, чтобы картинки с ним в журналах показывать, и чтобы он вот тут стоял на перекрестке, красивый такой, как реклама, мать ее, рекламу эту, — сказал мужик. — А я тут сторожу подстанцию рядом и этот кусок говна заодно.

— Вот где я его видел, — сказал я. — В журнале.

— Они в армейских журналах публиковали, да, — подтвердил бородатый. — «Солдат, вернись живым и насладись покоем!». Адрес, номер почтового ящика, условия кредита для военных мелким шрифтом.

— Понятно, — сказал я.

После этого я сел в трамвай, чтобы согреться, потому что даже в бушлате становилось прохладно. Кондуктор посмотрел на меня сожалеюще и билета не спросил. Я просто ехал, покачиваясь, и смотрел во все глаза на дома. Рядом проплывали набережные, отстойные коллекторы, ночлежки и торгальни, дешевые забегаловки. И дома, дома…

— Останови! — заорал я.

Вот это точно мой дом! Никакой он не рекламный! Старый, одноэтажный, печка дымит!

Кондуктор, ничего не спрашивая, дал машинисту знак остановить трамвай. Там не было остановки, и он, вообще-то, не имел права такого делать, но сделал.

Я побежал к дому, два раза упал в снег и едва не свалился в речку. От этого дома прямо пахло теплом! Он наверняка мой!

В доме сидела старушка и пила чай, подслеповато щурилась в какую-то книгу. Это моя мама?!

— Мама? — спросил я.

Старушка подняла на меня глаза и принялась шарить по столу, пытаясь найти очки. Тут я заметил на столе портрет молодого парня, под которым лежал ромбовидный плотный конверт, а рядом стоял бокал угольного самогона и лежал ИКПЗ с респиратором. Индивидуальный комплект пустынной защиты.

— Вам кого, юноша? Вы служили с Карлом? — надев очки, старушка сразу разглядела под моим бушлатом пустынную форму.

— Никого. Простите. Я ошибся. Я не служил с Карлом, — сказал я и убежал.

Не исключено, что на самом деле я служил с Карлом. Но кто помнит? Прости, Карл, если что.

Напротив дома одноэтажного дома старушки, через набережную, стоял непритязательный самогон-бар «Дабл-Ир». У меня нет денег, но может быть, меня кто-то угостит? Просто нет больше сил.

Я зашел в самогонную и увидел, что за дальним столом в одиночестве сидела девушка Лиза из военного комиссариата. Тут же попытался скрыться, но она увидела меня и помахала рукой. Узнала.

Ну, пусть меня угостит она. Почему бы и нет.

ЛИЗА

Лиза оказалась хорошей девушкой. Стоит человека выдернуть из-за казенной пыльной конторки, и он тут же оказывается куда лучше, чем показался. Это конторка так портит людей? Люди, в принципе, все хорошие же изначально?

Сначала я долго молчал, она пыталась разговаривать, спрашивала какую-то светскую чушь, постоянно задавала какие-то банальные вопросы вроде «чем ты занимался», «где учился», но осекалась, вспомнив про мою амнезию. Я только кивал и пил самогон, который она заказала. Я ей нравлюсь, что ли? Вот в этом бомжовском виде и драном бушлате? Ладно, пусть.

В конце концов я убрался в такой хлам, что перестал помнить даже то немногое, что помнил.

Проснулся у Лизы в съемной квартире на окраине. Да, она жила в муравейнике. Может, моя квартира была за соседней стеной?

— Ты вчера жутко напился, — сказала Лиза. — Очень крепкий организм.

— Твоими молитвами. Спасибо, что приютила. Мы спали в одной кровати?

— Ты спал на ковре. И под ковром.

— Здорово.

— Ты вчера очень много говорил про то, что не можешь отыскать свой дом.

Я вчера много говорил? Я, казалось, вообще ни разу рта не открыл.

— Хочешь, я помогу тебе его отыскать?

— Нет. Сам справлюсь.

— Ладно. Чай будешь?

— Буду, — сказал я, лег на пол, укрылся ковром и снова заснул.