Кризис в красной зоне. Самая смертоносная вспышка Эболы и эпидемии будущего - [21]

— Доброе утро, доктор, — приветствовал его слуга Питер Каима.

— Доброе утро.

Каима подал доктору чашку растворимого кофе и, пока тот пил, достал из холодильника сэндвич с курицей. Хан надел белую бейсболку, сунул сэндвич в портфель и вышел во двор, где ждала машина скорой помощи. Это была белая полноприводная «Тойота-Лендкрузер» с дизельным мотором и шинами с крупным протектором; такие машины в Африке называют «лесной скорой помощью», потому что они добираются до мест, куда вроде бы вовсе нет дорог. Хан расположился на переднем сиденье и разговаривал с водителем, пока они ехали по Сомбо-стрит и Комбема-роуд, пыльной оживленной улице, по сторонам которой тянулись магазинчики и лавчонки. Кенема представляет собой лабиринт немощеных улиц и кварталов домов с жестяными крышами. Только-только начался утренний час пик, и народ тянулся пешком по обочинам или на велосипедах и мотоциклах спешил на работу в разные концы города и за его пределы, на поля. Вершин холмов Камбуи, плавно выгибавшихся, как китовые спины, покрытые тропическим лесом, уже коснулись первые лучи восходящего солнца. Кухонные запахи и дым от очагов плавали в воздухе, смешиваясь с выхлопом мотоциклов и пылью. Стоял сухой сезон.

Машина въехала в ворота государственной больницы Кенемы, представлявшей собою кучку одноэтажных оштукатуренных домов, обнесенных высокой стеной. Разноцветные — желтые с коричневым или белые с голубым — дома соединялись между собой крытыми переходами. Множество грунтовых дорожек тянулось по земле, огибая купы цветущих манговых деревьев, мощные кроны которых давали густую тень.

Хумарр Хан вышел из машины возле отделения для взрослых — нескольких домиков почти посередине участка. Войдя туда, он приступил к утреннему обходу. Больные размещались в просторных, ничем не разгороженных палатах, где рядами стояли койки. Медсестры в бледно-голубой форменной одежде уже занимались пациентами. Как обычно, им помогали родственники больных, пришедшие позаботиться о близких. Хан осматривал больных, беседовал с их родней, давал указания медсестрам. Он также уделял время обучению сестер многообразным особенностям лечения больных и ухода за ними и поощрял их задавать вопросы. «Если у вас есть какие-то неясности, — часто повторял он, — я всегда готов их разъяснить».

Хумарр Хан, которому на тот момент исполнилось 39 лет, был энергичным, красивым, не слишком высоким мужчиной с квадратным лицом, большими, глубоко посаженными внимательными глазами с тяжелыми веками, из-за которых его взгляд порой казался непроницаемым. Он мог быть восторженным и общительным, но, если требовалось, не забывал о сдержанности. Он был разведен и жил один, впрочем, у него была девушка, о которой он никогда не рассказывал. Белая бейсболка была для него чем-то вроде опознавательного знака. Другим опознавательным знаком служил старый белый мерседес с хромированными колпаками на колесах. Когда он проезжал по Кенеме в своем мерседесе с белой кепкой на голове, его узнавал каждый. Хан увлекался футболом и был страстным болельщиком итальянского клуба «Милан».

Пока Хумарр Хан вел обход, больница просыпалась. Пешком, на мотоциклах или на такси туда тянулись люди. Переходы и портики заполнили родственники больных. Там всегда плакали дети, люди с тревогой ждали возле палат новостей о близких, кто-то отдыхал в тени манговых деревьев, машины «лесной скорой», поднимая пыль, медленно проезжали между постройками. По дорожкам расхаживали торговцы с лотками сэндвичей и сумками с газировкой; здесь они расхваливали свой товар негромко, чтобы не тревожить больных.

Закончив обход, Хан направился через автостоянку к своему кабинету для амбулаторного приема. Под него приспособили белый металлический грузовой контейнер, защитив от солнца дополнительной крышей из пальмовых листьев. В контейнере имелись дверь и два окна, но не было кондиционера. Приемная представляла собою просто несколько лавок, расставленных рядом с контейнером под навесом из тех же пальмовых листьев; там уже набралось изрядное количество пациентов. Многие из них пришли затемно.

Внутри контейнера помещались письменный стол, вращающееся кресло и небольшой смотровой стол. Амбулаторные больные приходили с дизентерией, глистами, кожными язвами, лихорадками непонятной этиологии, сыпями, кровоточащими язвами желудка, заражением печеночными двуустками, бактериальными инфекциями, цереброспинальным менингитом, сердечными приступами, раком, ВИЧ и СПИД. Часто случалось, что люди с серьезными заболеваниями сначала пытались лечиться у травников и знахарей и попадали к Хану, когда было уже поздно. Он видел женщин, страдающих раком груди, у которых опухоль разрывала кожу, и мужчин с раком простаты, у которых метастазы распространились в позвоночник, вызвав паралич. Он делал то, что было в его силах. Больным с запущенным раком прописывал паллиативную терапию. Тех раковых больных, кто мог позволить себе расходы, он отправлял на лечение во Фритаун, столицу Сьерра-Леоне.

Если пациент был истощен или казался голодным, Хан вынимал из кармана несколько купюр из тех денег, которые всегда носил с собой, и говорил, чтобы тот купил себе еды. «Ты должен есть, а то никогда не вылечишься», — говорил он. Давал он пациентам деньги и на лекарства, которые сам же выписывал. Деньги эти он брал из собственного жалования и дохода от частной клиники, которой руководил. Курс антибиотика, обеспечивающий спасение жизни, мог стоить около $25. Далеко не каждый житель Кенемы способен был быстро найти такую сумму, даже если она в буквальном смысле жизненно необходима.