Кривой четверг - [17]

«Да что ты озираешься?! Пьяных, что ли, не видела?» — с презрительным видом мотнув головой в сторону кухни, спросила Вика. Хмыкнув, она объяснила Свете, что отцу нельзя развестись с Нелли Яковлевной «из-за работы», и он должен все терпеть.

Вика при этом засмеялась, намекнув, что ей такое положение вещей очень нравится, потому что каждый из родителей переманивает на свою сторону, а это выгодно. Вот откуда у неё много карманных денег и самые модные вещи, которые отец и мать наперебой покупают. Вика говорила небрежно, высокомерно вскинув голову, чтобы Света и не подумала, что она нуждается в сочувствии. Но все же Света угадала, уловила в ней и свою собственную боль, поняла, почему Вика так осторожно приглашала ее к себе — и вот только сегодня промахнулась. Света сделала вид, что она живет вполне благополучно, а затруднение с квартирой, куда она пока не может пригласить Вику, — недоразумение, которое отец должен уладить. Именно поэтому они снимают квартиру, а не покупают себе дом. Сначала Свете было неловко, что она сказала полуправду Вике, а потом похвалила себя за это. Вика оказалась большой насмешницей и, где могла, кого могла, старалась поставить на место, уязвить. Только по отношению к Свете она была мягче и ровнее, чем к другим.

Благодаря новой подруге противоречивые, смутные, идущие вразброд чувства к родителям обрели, наконец, форму. Нынешнее отношение освобождало Свету от зависимости, от сознания связей с ними, которые угнетали раньше. Теперь как человек, которого совершенно ни за что приговорили — игра природы и случая — к долгому сроку наказания, облегченно вздохнула, увидев свет свободы. Перенесённые страдания — поняла Света — дают ей особые права: право на расплату.

И если каким-то образом тонкие ниточки связей еще тянулись к родителям, то удерживала их только память, воспоминания детства, когда отец и мать так много значили, когда у неё было то, что называется семьей. Но тем хуже для них, если они сами не хотят ничего сделать для того, чтобы сохранить семью. Пусть себе спиваются, если им это нравится, лишь бы присылали некоторое время деньги, пока она окончательно не встанет на ноги. И Света старательно изгоняла прошлое из памяти, его место должны были занять картины будущего, где она — хозяйка своей жизни — устроит все так, как ей представлялось правильным, истинным.

В ее квартире не будет ничего лишнего, все подобрано со вкусом: широкая тахта, кресло, торшер, как у Вики, треугольный столик, которые стали входить в моду, занавески на кольцах и стеллажи вместо этажерки или книжного шкафа.

Забравшись с ногами в кресло и накинув на ноги клетчатый плед, при свете торшера она будет читать в подлиннике Ремарка, слушать музыку. Она купит себе такой же, как у Вики, магнитофон «Яуза» и запишет на пленку все песни Булата Окуджавы, а некоторые, свои любимые, как «Ваше величество, женщина» или «По смоленской дороге», запишет на особую пленку, отдельно, по нескольку раз, чтобы не надо было перекручивать.

Друзья, что будут приходить к ней, рассядутся в креслах у низенького столика и станут потягивать из соломинки сухое вино или коктейли, которые приготовит сама Света, — она не ханжа и ничего не имеет против хороших напитков и сигарет. Гости будут спорить о последних кинофильмах, о новых книгах, об искусстве, и остроумные, в духе Анчарова, афоризмы — чуть загадочные, чуть парадоксальные — будут вызывать либо ответную ироническую реплику, либо глубокое, многозначительное молчание... И она — уже навсегда — в той новой, красивой жизни забудет, что было в прошлом, что так мучило, терзало и унижало ее.

Это чувство диктовало ей, как правильно жить сейчас. Уже без всяких сомнений и угрызений Света выгребала из карманов родителей не только мелочь, что оставалась у них, но и мятые рублии, трешки. Ни отец, ни мать денег никогда не считали, особенно в первые дни после получки. Только однажды мать спохватилась: «Ты не брал? У меня тут рублями, кажется, около пятерки было?!» Отец пожал плечами. Мать, звеня мелочью, обыскала карманы, а потом принялась ругать кого-то, стоявшего в очереди рядом: «Пока в сумку складывала, он и вытащил!» Света молчала, не без иронии наблюдая за поисками денег, которые она уже заложила в обложку дневника. Заподозрить ее родители никак не могли. И, уверенная в своей правоте, она думала: «Все равно ведь пропьют, а мне нужнее. У них безобразие, а я в дело пущу».

Но каким-то образом родители все-таки почувствовали перемену. Скандал разразился после олимпиады по-немецкому.

Сначала Света несколько волновалась, хотя была уверена в победе. Все-таки семь лет занятий, почти ежедневных, — разве в зале найдется еще кто-нибудь, для кого это стало бы так же важно?!

За столом, покрытым красной скатертью, сидела комиссия со строгими, как у судей, лицами, а на подоконнике, недалеко от Светы, ветер, промчавшийся за окном, погнал яркие пятна солнечных зайчиков друг за другом; у нее сразу закружилась голова.

Света перевела взгляд на свое задание и стала читать. И вдруг ей показалось, что она не в состоянии понять ни одного слова, как если бы текст был на китайском. Это было так страшно, что она чуть не застонала от стыда, позора и обиды, но сдержалась, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Воздух колом застрял в груди, Света открыла глаза и натолкнулась на первое знакомое слово: «Аrbeit»(работа), а от него уже, словно нашлась ниточка в спутанном клубке, потянулось предложение. И уже сразу вслед за этим стало ясно, что ни одной, ну ни одной трудной фразы в тексте нет. Света взяла ручку. Первые буквы вышли чуть-чуть неровными. Потом они подтянулись. Дрожь стала совсем другой — взволнованно-счастливой, все легко! Так все просто!