Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют [журнальный вариант] - [19]

— Спасибо, не надо. Она вам, наверно, самому нужна.

— Мне? Нужна? — Хаим Залманыч скривился. — Вы знаете, мне здесь больше никто не нужен. И я тоже не нужен никому. Сами посудите, ну кому нужен старый еврей? Он никому не нужен, даже самому себе. Может быть, он нужен Богу? И это навряд ли, иначе Бог давно забрал бы его на небо. Я так думал, я был очень нужен ОВИРу, потому что мне никак не хотели давать визу, ну просто никак. Но за меня очень сильно просили, очень сильно. Мой Ицик, это мой сын, он очень хорошо постарался, у него большие связи. За меня просили и Рональд Рейган, и Маргарет Тэтчер, дай ей Бог здоровья, и этот, канцлер, как его… Забыл фамилию, тоже хороший человек, дай ему Бог здоровья. Просили, да… И теперь мне разрешили уехать.

— Как же так? — растерялся я. — Уезжаете именно теперь, когда такие перемены… Когда стало так интересно жить…

— Э, молодой человек, — часовщик махнул рукой, — я всю жизнь жил интересно, даже слишком, а теперь, на старости лет, я хочу наконец пожить спокойно. И если я еще кому-то нужен на свете, так это моему сыну Ицику. Вы знаете, он живет в Торонто, у него там трехэтажный домик. Моя внучка говорит по-английски, и это там никого не удивляет. В Торонто каждый босяк говорит по-английски. Я хочу жить вместе со своим сыном, со своей внучкой и со своей невесткой, дай ей Бог здоровья. Только и всего. Мне уже намекали, что я бросаю Родину в трудный момент, что я чуть ли не предатель… Не знаю, не знаю. Посмотрите на меня, разве так выглядят предатели? Разве я похож?..

— Нет, что вы, ничуть.

— Ну вот. К тому же я честно заплатил пятьсот рублей за отказ от гражданства. Какие могут быть ко мне претензии? Это же смешно. Когда я получал это гражданство, мне никто не заплатил ни гроша. А теперь, когда я его возвращаю, с меня требуют такие большие деньги впридачу. Ладно, я не бедный и не жадный, но только тут что-то не так. Вы не согласны?

— Да как вам сказать… Вообще-то я не очень в курсе. Насчет прописки я теперь кое-как разбираюсь, а вот насчет гражданства… Тут я не специалист.

— Боже ж мой, ну что ж тут такого особенного надо понимать! — воскликнул Хаим Залманыч. — Вот вы послушайте сюда, я вам живенько всё расскажу. Знаете, ведь я родился еще до последней войны, в Польше, в городе Краковце. Знаете такой?

— Краков — знаю.

— Ой, ну что вы со своим Краковом, это же совсем не то. Я вам говорю, Краковец, теперь эта местность называется Львовщина. Так вот, я родился в Краковце и стал, конечно, польским гражданином, сразу, как только родился. И никому ничего за это я не платил, и мне тоже никто ничего не платил. Заметьте себе этот момент и едем дальше. Тут началась война, и в Краковец пришли немцы. Я-то был еще маленький, а вот взрослые евреи очень забеспокоились. Но через несколько дней немцы отступили, и в Краковец вошли русские. Понимаете?

— Ничего не понимаю, — опешил я. — Какие несколько дней? Война шла почти четыре года…

— Ай, да что вы мне будете говорить. Я был тогда маленький еврейский мальчик, но я очень хорошо помню, как Сталин и Гитлер поделили Европу. В тридцать девятом году немцы напали на Польшу, а русские вошли в нее с востока. Потом оказалось, что немцы оккупировали слишком много, даже то, что причиталось русским. И Гитлер велел своим войскам немножечко отступить.

— Что вы говорите, — изумился я. — В первый раз слышу… Извините, а вы, случайно, ничего не путаете?

— Я ничего не путаю, — возразил Хаим Залманыч. — Мне ничего не надо специально путать, мне за это денег не платят. Поэтому я говорю всё, как было.

— Бога ради, вы не обижайтесь. Просто я действительно в первый раз об этом слышу.

— Можно подумать, вы кого-нибудь спрашивали, — проворчал старый часовщик. — Так вот, я потерял тогда свое польское гражданство и получил советское. Думаете, мне тогда заплатили хоть копейку? Пхе! Или я кому-нибудь платил? Или мой папа? Нет, нет и еще раз нет. А теперь вдруг оказывается, что я должен государству пятьсот рублей. Ладно, я заплатил, мне было неохота лишний раз скандалить, но я хотел бы знать, за что с меня взяли деньги. Если вам что-то дают бесплатно, а потом берут обратно с доплатой, это какой-то странный гешефт. А? Как вы думаете?

— Вы знаете, — сказал я, — очень трудно обсуждать этот вопрос, пока не откроют доступа в архивы. Вот будут опубликованы документы, тогда можно будет во всем разобраться.

— Интересные вещи вы говорите, — фыркнул Хаим Залманыч. — А вот мой папа сразу во всем разобрался, безо всяких архивов, хотя он был обыкновенный простой сапожник. Он сразу сказал, что добром это не кончится и надо ехать подальше от этой новой границы. Тогда, в тридцать девятом, многие евреи в Краковце прямо с ума посходили. Они хотели перейти в ту часть Польши, которая досталась немцам, и давали хорошие деньги, чтобы им позволили перебраться через границу на ту сторону. Да-да, представьте, они все рехнулись и лезли прямо к Гитлеру в пасть. А мои родители собрали монатки, и мы всей семьей поехали на восток. Мой папа оказался умнее Сталина, вот за это ему потом досталось. Никто не любит людей умнее себя, тем более евреев.