Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют [журнальный вариант] - [21]

— Интересная конструкция, — поразмыслив, ответил я.

— Очень водородные часы, не правда ли?

— Да, я бы сказал, в высшей степени водородные.

Костя лукаво подмигнул.

— Значит, будете оформляться к нам?

— Значит, буду.

— Рад за вас. Ну, а что нового в Москве?

— Да так… — я терпеть не могу подобные расплывчатые вопросы. — Перестройка идет. В общем, всё по-прежнему. То есть, нет, по-новому. Как бы это сказать… Ну, по-прежнему новому, вернее, наоборот, по-новому прежнему.

— Короче говоря, не по-прежнему прежнему, так?

— Вот именно.

— Ну и то слава Богу, — сказал Костя. — А что новенького в Прибалтике?

— Знаете, я толком не разобрался. То ли демократизация полным ходом, то ли оголтелые экстремисты распоясались. Разноречивые сведения, знаете ли.

— С чего бы им распоясаться? — недоуменно протянул Костя, почесывая живот. — Мне приятель рассказывал, он туда прошлым летом ездил. Так у этих прибалтов, говорит, макароны в магазинах бесперебойно, в любое время заходи и покупай. Видно, они там просто с жиру бесятся.

— Как-то вы, извините, в застойном духе рассуждаете, — сказал я.

Костя ухмыльнулся.

— Да шучу я, шучу, — успокоил меня он. — Неужто вы подумали, я серьезно… Ну ладно, вы расскажите хоть, что в газетах пишут.

— Странный вопрос. Разве вы газет не читаете?

— Нет, — сознался Костя. — Местную прессу не читаю, потому что противно и скучно. А центральные газеты у нас под запретом. И журналы тоже, кроме «Молодой гвардии», всё идет в спецхран.

— Как так?! Не может быть! — изумился я и тут же вспомнил про конфискованные на таможне «Известия».

— Еще как может, — ответил Костя, сунув за шиворот линейку и почесывая ею спину. — Разве вам Утятьев ничего не объяснил?

— Ну, кое-что… в общих чертах…

— Про нашего великого вождя, гениального секлетаря товарища Кирпичова — рассказывал?

— Более-менее.

— А говорил он вам, что у нас Центральное телевидение с восемьдесят пятого года не транслируют? И радиостанции глушат все подряд, и «Голос Америки», и «Маяк». Неужели не говорил?

Вероятно, в тот момент я представлял собой весьма глупое и жалкое зрелище.

— Это вы опять… опять разыгрываете, да? — жалобно спросил я, превозмогая оторопь. — Это шутка?

— Какие там шутки, — буркнул Костя и с ожесточением сплюнул.

Его плевок убедил меня сильнее любых клятвенных заверений. Именно так плевались люди в прежние, застойные времена — у своих станков, мартенов, письменных столов и домашних телевизоров. Я не мог даже предположить, что теперь, в эпоху перестройки и гласности, хоть кто-нибудь у нас в стране может так плеваться, с тотальным, безысходным и яростным отвращением. Оказывается, может.

Вот вам и Альтернативная Вселенная. Хорошо еще, что она всего лишь Альтернативная…

— Между прочим, уже без десяти пять, — подала голос Гликерия, складывая свои бумаги в ящик стола. — Не пора ли нам домой?

— Лучше выйдем ровно в пять, — откликнулся Костя. — А то вдруг Курагин опять в подворотне караулит…

Заметив мое молчаливое недоумение, он пояснил:

— Это директор наш, Курагин. Придурок, каких мало. Только и знает, что за дисциплину бороться.

Между тем Утятьев вернулся в комнату, поворошил на своем столе бумаги, что-то пометил в календаре.

— Кстати, Лева, — сказал он. — Я звонил директору, говорил про тебя. Завтра после обеда пойдем тебя оформлять.

— Спасибо, Елпидифор Трофимыч, — прочувствованно поблагодарил я.

— Слушайте, хотите новую хохму расскажу? — встрепенулся вдруг Костя. — На прошлой неделе, когда все солью запасались, одна старушенция накупила чертову уйму соли, а квартирка у нее тесная, не повернуться. В общем, она додумалась складывать соль в ванну. Представляете?

— У вас что, с солью перебои? — поинтересовался я.

— Да слух прошел, то ли она подорожает, то ли будет в дефиците, короче, во всех магазинах соль подмели подчистую, — Костя хихикнул. — Вы же знаете, как это бывает. Особенно после того, как Кирпичов по телеку опроверг слухи, тут уж все поголовно кинулись делать запас.

— Ну ты не очень-то… язык не распускай, — проворчал Утятьев.

— А что я такого сказал? — Костя с невинным видом почесал темя. — Так вот, насчет старушки. Набила она, болезная, ванну солью. Стала закручивать краны потуже и сдуру сорвала резьбу. Натуральное дело, кран стал подтекать. Она вызвала сантехника. Пока то да се, соль намокла. А когда кран починили, она, естественно, подсохла, не старушка, а соль, и превратилась в сплошной камень, хоть ломом ковыряй. Представляете, какой камуфлет?

— Не так уж это смешно, — заметила Гликерия. — Скорее, грустно.

— Вот-вот, — поддержал ее Утятьев.

— А я за что купил, за то и продаю, — не смутился Костя.

Из кабинета вышел Агафон Игнатыч в дубленке и монументальной, сверхъестественно пушистой шапке.

— До свидания, — произнес он и проследовал к выходу.

Все засобирались.

— Елпидифор Трофимыч, понимаете, какое дело… — робко, даже заискивающе промолвил Костя. — У нас опять воды нет, вторую неделю…

— Ладно уж, — сказал начальник. — Пошли ко мне, чего там.

— Вот спасибо… Мыло и мочалка у меня есть, с собой. Я думал к приятелю поехать, он тоже на втором этаже живет. Только это у чёрта на куличках…

— Я ж сказал, пошли, — буркнул Утятьев, нахлобучивая шапку.