Критская Телица - [148]
— Прошу всех, — продолжила верховная жрица, обращаясь к народу, — всех, кого может вместить Розовый зал, проследовать за мною. Государь, естественно, возглавит шествие...
Плотная толпа окружила деревянную телицу, оставив рядом с нею немного свободного пространства. Алькандра попросила принести маленькую скамью, поставить поблизости.
— Государыня чрезмерно долго пребывала замкнутой в довольно тесном пространстве и, вероятно, захочет перевести дух, — пояснила жрица. — Кто-нибудь, сделайте милость, откиньте створки спины...
Просьбу исполнили незамедлительно и глазам кефтов явилась раздетая донага Арсиноя, обретавшаяся в отменно пикантной позе.
По собранию точно ветер прошелестел.
— Отвяжите, вытащите, усадите поудобнее, — распорядилась Алькандра.
И эту просьбу исполнили тотчас. Ноги повелительницы, как и предвидела Алькандра, подкосились, Арсиноя негромко застонала и опустилась на скамью.
Сотни глаз буквально впивались в нее. Алькандра лишь улыбнулась про себя, представив, сколько удов начинает невольно приходить в движение при виде роскошного, явленного в полком блеске женского тела.
Все безмолвствовали.
— Перед вами, о мои добрые кидоны, — объявила Алькандра, выдержав небольшую паузу, — ваша царица, поправшая все устои, надругавшаяся над святынями, повинная в деяниях, с трудом представимых...Теперь, правда, когда народ воочию убедился в свершенном кощунстве, с уверенностью скажу: ваша бывшая царица...
Арсиноя подняла на Алькандру затравленный взор и беззвучно заплакала.
* * *
Миновав новую дымовую завесу, наученный недавним горьким опытом Эпей постарался оставить между собой и пентеконтерой внушительное расстояние, на котором не рисковал угодить под залповый обстрел всполошившихся лучников.
Предосторожность была излишней, ибо Эсон, в отличие от Эсимида, отнюдь не испугался внезапно появившегося летуна, — лишь поднял брови и громко выругался от изумления. Поликтор застыл, пораженный; экипаж загалдел наперебой, кинувшись к левому борту, столпившись и уставясь в небо.
Корабль накренился — весьма ощутимо.
— А ну, по местам, каракатицы снулые! — заорал опомнившийся командир. — Это что еще за мода — места покидать без приказа? Мы ведем бой, болваны! Ррразойдись!..
— Но, капитан... — робко попытался возразить кто-то из воинов.
— По местам! — рявкнул Эсон. — Летит — и пускай себе летит. Может, ему так удобнее...
Опытный и рассудительный Эсон отвел глаза и тотчас прекратил думать о непонятном крылатом человеке. Следовало решать иную — куда более насущную с капитанской точки зрения — задачу.
Задачу, поставленную хитроумным этруском.
Расенна справедливо рассудил: гнаться за двумя кораблями одновременно критяне не сумеют. А преследовать миопарону, способную при попутном ветре обставить любое тогдашнее судно, было бы занятием, говоря мягко, бесцельным. Покуда этруск искал столкновения сам, пока он «пас» афинскую ладью, оберегая ее от погони, островитяне еще могли сближаться на выстрел из лука либо катапульты.
Но пожелай Расенна ускользнуть — никто не настиг бы узкий, подобный лезвию кинжала корабль, оснащенный несоразмерно большим, позволявшим развить огромную скорость, парусом.
И Эсон быстро это понял. Он заскрежетал зубами так, что Поликтор настороженно покосился.
— Кажется, пора помахать мерзавцам рукой, — процедил Эсон, провожая миопарону злобным, ненавидящим взглядом. — Самая странная посудина, какую доводилось видать... Ишь, понеслись, негодяи! Но теперь афиняне ответят на несколько вопросов, будь покоен... Их-то мы приведем назад!
— Ничего не понимаю, — сказал Поликтор. — Мы получили два совершенно противоречивых, взаимно исключающих друг друга приказа. Что это значит?..
— Что один из них — ложный. И скоро выяснится, кто именно солгал...
— Тревогу объявили из дворца, букцинами! — оскорбился Поликтор. — Ошибка невозможна!
— А я видел царский перстень. Вы, кстати, уверены, что правильно поняли трубу? Ведь сигнал довольно сложен, а вражеских нападений не было уже очень давно...
— Послушай, — сказал Поликтор, — ведь не способны же разом пять капитанов истолковать распоряжение на ложный, да еще и одинаковый лад!
Эсон задумчиво кивнул. Ему было не по себе.
— За греками! — велел он, тряхнув головой. — И поживее! Нужно разобраться в приключившемся...
* * *
— Алькандра, — негромко произнес Менкаура на том же, понятном лишь им двоим, да Идомекею, да Арсиное (которым, впрочем, было вовсе не до подслушивания) древнекемтском наречии, — Алькандра, нужно побыстрее погасить пожар. Эпей, убегая, сбил со стен четыре светильника, зажег земляное масло... Оно продолжает вытекать. Следует поторопиться, иначе будет очень трудно справиться с огнем...
— Верно, — ответила верховная жрица.
Распоряжение достигло главного коридора минуты за две. Люди толпились плотно, слова Алькандры полетели по своеобразной цепочке, и нескольким десяткам горожан, стоявших позади всех, жадно ждавшим известий, волей-неволей довелось двинуться прочь, руководствуясь доносившимся уже явственно запахом гари.
Сам того не желая, Менкаура подписал андротавру смертный приговор.
Когда из плотного нефтяного чада навстречу кидонским обывателям, у которых головы шли кругом от вихря неожиданных и небывалых происшествий, выступило тошнотворное страшилище, жреческие ополченцы, хоть и успели краем уха услыхать о каком-то человекобыке (якобы вполне безопасном), заорали в голос и рассыпались по боковым проходам.
Мистико-приключенческая книга современного английского романиста повествует о переселении душ, о борьбе добра и зла, о магических ритуалах. Насыщена действием, изобилует фактическими сведениями, снабжена подробными примечаниями переводчика. Предназначается взрослому читателю.Книга основана на романе Денниса Уитли «Против тьмы», в который Хелм внес некоторые изменения и добавил еще одну сюжетную линию.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.