Критика теории «Деформированного рабочего государства» - [12]

Бюрократия — паразитическая каста

Чтобы объяснить появление этого «чудовищного нароста», каким была бюрократия, вождь левой оппозиции вменил себе в обязанность отыскать целый ряд соображений материалистического характера: он говорил о крестьянском характере России, ее капиталистическом окружении, недостатке культуры, доводы, множественность и эмпирический характер которых доказывали, что всех их было недостаточно. И как незадачливый школьник, нагромождающий целую серию сложных операций чтобы прийти в итоге к ошибочному результату, потому что он не может воспользоваться простым и правильным методом, он создает новую теорию демократического характера, тогда как марксистское решение было весьма простым.

Комментируя работу Гегеля «Основы философии права», Маркс отмечает: «Бюрократия есть лишь «формализм» лежащего вне ее самой содержания» (ПСС, т.1, стр.270). Она есть «государственный формализм». Уже в самих этих по внешнему виду «философических» фразах находится решение проблемы, намного раньше появления известных классических работ по теории государства. Все сказано уже здесь. Маркс преодолел политическую иллюзию: бюрократия, конечно, явление реальное, но, в то же время, явление производное. Государство не является независимым, тайну эволюции этого организма, который Энгельс блестяще определил как «дубинку» следует искать в недрах общества, в сфере производства. В самом деле, материальные блага никогда не производились при помощи ручек и перьев. И не при помощи стилета и папируса. Исторически бюрократия появляется как прямое следствие производственной необходимости: необходимости управления. Но управление производством требует наличия специального корпуса функционеров только тогда, когда достигает такого порога общественной производительности труда, который позволяет и требует, чтобы особая социальная группа была освобождена от выполнения непосредственных производственных задач для того, чтобы наблюдать за ходом производительного труда в целом и регулировать его; это явление возникает одновременно с возникновением классового общества и образованием государства, как необходимого следствия последнего. Однако, существование бюрократии и государства, хотя и может показаться независимым, остается тесно связанным с потребностями производства. Согласно политической иллюзии, которую раз и навсегда развеял исторический материализм, бюрократ, «злоупотребляя» своими обязанностями, остается в известной степени автономным и принимает решения по своему усмотрению (и демократическое сознание, со своим смехотворным идеализмом, охотно противопоставляет «склерозу» бюрократов добродетель всеобщих выборов). Древний египетский текст гласит: «Поистине, нет такой профессии, где бы тобой не командовали, если не считать должности чиновника: только он и командует».

В то же время, существование писцов в Древнем Египте зависело от разливов Нила также, как существование русских администраторов от капризов капитала. Каким бы ни было возмущение анархистов против «тиранов», власть политика не кажется нам такой уж большой: писец фараона завладевает зерном, а русский бюрократ — пачками рублей. Таким образом, управленцы признают свою зависимость по отношению к производству как в сфере потребления, так и в том, что касается самого способа их труда: писец фараона использует папирус, которым его снабжает его хозяин, для которого был срезан, а затем высушен тростник, растущий на берегу реки. Русский бюрократ использует телефон, продукт ассоциированного труда, функционирование которого требует определенного способа производства. Любая бюрократия есть бюрократия определенного способа производства. Следовательно, марксистов должны интересовать не степень злоупотреблений или привилегий, лживости или «покушений на демократию», а идентификация способа производства, который делает необходимым государство, лишь формализмом которого является бюрократия.

Что касается России, вопрос ставится и разрешается в следующей плоскости: имеется государство и далекая от исчезновения бюрократия, которая развивается и усиливается: следовательно, мы находимся в классовом обществе. Русская бюрократия со своими доходами не накопляет вазы, шелка или земли. Она покупает товары серийного производства или, пользуясь всемирно известным термином, выражающим превосходство англосаксонского капитала, «стандартизированные» товары. Она получает эти товары в обмен на прямоугольные кусочки бумаги, пачки которых в маленьких кожаных бумажниках она бережно прижимает к своему сердцу. Эти бумажные прямоугольники — деньги, в переводе на русский — рубли: следовательно, речь идет о бюрократии капиталистического способа производства.

Бюрократия не содержит в себе ничего таинственного, что заслуживало бы «переоценки» в XX веке для того, чтобы объяснить русскую «гнусность» в свете марксистской теории. Она есть следствие и один из аспектов общественного разделения труда. Она зависит от государства, а под «государством» на деле понимают правительственную машину или государство, поскольку оно «в силу разделения труда образует свой собственный, обособленный от общества организм» (К. Маркс, Ф. Энгельс, ПСС, т.19, стр.29). Появившись с возникновением классового общества, бюрократия вместе с ним и исчезнет. Низшая стадия коммунизма, т. е. социализм, не будет знать бюрократии. Тот, кто не является сознательным контрреволюционером или тупым, неисправимым республиканцем, для которого история на всем своем протяжении колеблется между «демократией» и «диктатурой», не может говорить о «бюрократизированном социализме»; выражение само по себе абсурдное, потому что социализм — это устранение бюрократии. Правда, некий бывший троцкист, а сегодня известный социал-демократ, для объяснения загадочной русской истории предлагает термин… «государственный социализм»! И это еще не самый безумный теоретический каприз!