Кристиан Ланг - человек без запаха - [14]
— Иногда я так устаю от чужих мнений, что хочу превратиться в какую-нибудь актинию.
После чего удалилась в спальню и закрыла за собой дверь. Ланг пожал плечами и выключил телевизор. Он взял бутылку, выпил остатки вина в свой бокал, подошел к окну и стал смотреть на темный и обшарпанный внутренний двор. Напротив, этажом ниже, кто-то смотрел «Сумеречный час». Самого человека он не разглядел — лишь вытянутые ноги и голые ступни на маленькой скамеечке, — зато экран был виден отлично. Ланг постоял некоторое время, глядя на свое изображение. Все это напоминало немое кино, только цветное. На экране Ланг разговаривал с известным актером, который славился своей бурной жизнью: они обсуждали, каково это постоянно находиться в центре внимания желтой прессы. И вдруг крупным планом показали лицо Ланга. Поскольку слов было не слышно, Ланг с ужасающей отчетливостью увидел, как он выглядит на телеэкране. Все его движения были неестественны: наигранное оживление на лице, мимика, скорее похожая на гримасы, подергивание щек и уголков рта, когда он пытался говорить выразительно. И главное, Ланг увидел руки — они вертелись, махали и нарезали круги вокруг туловища, словно огромные неуклюжие птицы. Ланг вспомнил, как Минккинен говорил о том, что для телеэкрана у Ланга чересчур оживленные манеры и что ему прежде всего надо научиться следить за руками. И Ланг снова испытал отвращение — отвращение, которое всю осень вынуждало его ворчать и ругаться на Минккинена, на режиссера студии и всех остальных. Да кто он такой, этот щеголь на экране? И что такого уж особенного в его речах, что он счел себя вправе занимать чужое время в пятницу вечером, когда все и так устали после пяти долгих, дождливых и темных рабочих дней? Ланг допил вино и отошел от окна. Тяжелыми шагами он направился в спальню, словно предчувствовал: конечно, завтра Сарита заговорит с ним, но до самого Рождества она не прикоснется к нему и не позволит ему прикоснуться к себе.
8
Дождь все сочился на серый и размокший город, вода капала тихо и монотонно, как печальные слезы богов. Между Рождеством и Новым годом Ланг вместе с Минккиненом и группой по сбору информации подробно расписывал передачи на весну; рабочие дни были долгие, и несколько ночей Ланг провел у себя на Скарпшюттегатан. Как-то вечером, за день до Нового года, Ланг вернулся на Хельсингегатан и открыл дверь своим ключом; Сарита была дома одна, она сидела за столом и ела йогурт из миски.
— А где Миро? — тут же спросил Ланг.
На Рождество он подарил мальчику видеоигру «гейм-бой», хотя Сарита считала, что Миро еще слишком маленький для таких игрушек. Миро очень обрадовался подарку и впервые за все время благосклонно посмотрел на дядю Кришана.
— Новый год он встречает у папы, — спокойно ответила Сарита. — Вернее, у бабушки: мать Марко живет в Стенсвике, сейчас они там втроем, — добавила она чуть погодя.
Ланг смутился и почувствовал легкий укол ревности: наконец-то Миро стал встречать его как желанного гостя и даже считал его почти отцом — почему же понадобилось отправлять его к бабушке именно сейчас? К тому же Сарита говорила, что на Рождество Марко уехал — в Обу или в Стокгольм, поэтому Ланг на несколько недель и думать забыл о своем воображаемом сопернике. Но теперь он снова испытал страх — и не столько перед отцом Миро, сколько перед бывшим любовником Сариты. Прошло уже больше четырех месяцев, думал Ланг, а Марко так и остался призрачной, обманчивой тенью. Ланг ни разу его не видел, он знал его только по фотографии на зеркальном столике: красивое, суровое лицо, волосы собраны в хвост, взгляд острый и проницательный. Обычно Ланг спал как раз возле зеркального столика и иногда, просыпаясь, чувствовал на себе хищный взгляд Марко. Он хотел спросить Сариту, нельзя ли переставить фотографию куда-нибудь в другое место, например в шкаф с запирающейся дверцей. Но боялся заговорить об этом, и, возможно, теперь, из-за этой слабости, он решил показать, что недоволен.
— А ты уверена, что Марко хорошо заботится о мальчике? — недоверчиво спросил он и добавил: — А его мать, кто она?
Сарита удивленно посмотрела на него:
— Конечно, уверена. Пока отчим Марко был жив, я не разрешала Миро к ним ездить. Но Йокке, отчим, умер прошлым летом. А Кати, бабушка Миро, вполне нормальная.
— А чем тебе не нравился Йокке? — спросил Ланг.
Помедлив, Сарита сказала:
— Он был плохой человек.
Ланг заметил, что Сарита помрачнела, и понял, что ворчать бесполезно: интуиция подсказывала ему, что их разговор — трясина или минное поле. Однако он спросил:
— А ты уверена, что Марко — хороший человек?
— Может, Марко и не очень хороший человек, но с Миро он обращается хорошо, — отрезала Сарита и добавила: — А почему тебя это интересует?
— Мне надоело играть в прятки, — ответил Ланг, — это продолжается с тех пор, как мы познакомились. Марко забирает Миро, только когда меня здесь нет. А если я здесь, то вы с Миро садитесь на трамвай, едете в центр и встречаетесь с Марко в каком-нибудь кафе, после чего ты возвращаешься домой одна. Кого ты стесняешься — меня или Марко?
Сарита раздраженно покачала головой:
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.