Кристальный шторм - [13]

Ведь Алексиус отдал жизнь, чтобы спасти её.

Но с того момента, как она встретила его в своём сне, он обманывал её, он ломал её жизнь по приказу Миленьи, он просто пытался заставить её пробудить Родичей.

Нет — она короткой твёрдой фразой отогнала воспоминания. Ни единой мысли о нём! Не сегодня. Никогда. Нет — ведь она всё равно не может ему помочь.

…Они достигли прекрасной поляны в центре города. Казалось, она была ограждена чем-то невидимым, и Люция вспоминала дворцовые залы, где наблюдала за собой во множестве зеркал — за тем, как она станет вновь способной порадовать матушку девочкой. И из-под своего капюшона она видела, как две сотни вечных сошлись на поляне.

— Как будто бы на моей городской площади… — не сдержавшись, пробормотала она себе под нос.

— Мы собрались тут для встречи — ведь Миленья часто говорила с нами отсюда, скрашивала наши дни… Пока не пропала.

Люция прикусила язык. Она пыталась не слышать этого страха в голосе Мии, сожаления о бессмертной старейшине…

Она посмотрела на гладкий хрусталь — нечто высокое в центре площади. Казалось, вершина пронзала невидимое небо.

— Что же это?

— Тут живут Старейшины… Тимофей не покидал её с той поры, как Алексиус сошёл в смертный мир — он был в трауре.

Люция вновь закусила щёку — пока не ощутила привкус крови на языке.

— И сколько же старейшин тут живёт? — выдавила она из себя вопрос. Ведь знания облегчат её боль, помогут ей — не позволят свалиться вновь в прошлое.

— Раньше их было шестеро.

— А сейчас?

— Вот это мы и хотим спросить у Тимофея, — Мия, казалось, была в глубокой скорби. — И он вынужден будет ответить.

— А если нет? Если он не скажет то, что вы жаждете услышать? Если он не угодит толпе?

Мия оглянулась, окинула коротким взглядом остальных, что собрались вокруг кристальной башни.

— Многие думают, что миновало время старейшин. Мы поддерживали их, но многие оказались просто дурачками на побегушках… И, может быть, мы слепы к истине.

— А что же есть истиной?

Миа вновь покачала головой, а выражение её лица казалось до ужаса задумчивым.

— То, что ты тут, даёт мне надежду, что каждый из них ошибается…

Люции так хотелось задать больше вопросов, понять, что именно имеет в виду Мия — но прежде чем она смогла произнести хотя бы слово, толпа гневно закричала.

Она отшатнулась, надеясь спрятаться в своих одеждах. Грудь сжало до боли, а башня засияла, наполняясь светом. И тогда на её поверхности появилось изображение лица Тимофея — огромное, будто бы с трёх высоких мужчин ростом.

Проступали остальные черты. Она закусила губу, стараясь сдержать восторженный крик.

Его отражение подняло руки, и он смотрел так же мрачно, как и Смотрители — и начал петь на языке, который Люция не слышала никогда в жизни. Звук э тот дарил боль и холод, и она отчаянно старалась не дрожать.

Тимофей терпеливо ждал, когда же закончится песнь, и тишина застыла над толпой.

— Вы желали меня видеть, — голос Тимофея был уверенным и громким. — И я пришёл. Я знаю, что у вас есть много вопросов. Опасений… И я верю, что смогу облегчить вашу долю.

Толпа молчала — и город утопал в тишине, такой же пустой, как и тогда, когда она впервые пересекла его границы.

— Вы хотите знать, куда же подевались старейшины и многие бессмертные. Хотите знать, почему я скачал, что ворота в мир смертных теперь непригодны, и вы не можете даже ястребами покинуть наш мир. Хотите знать, почему вот уже столько дней не покидал башню.

Люция наблюдала за Мией и остальными — но их взгляды были устремлены на сияющего Тимофея, будто бы он оказался могучим Богом, а они обратились в бесшумные, внимающие живые статуи.

Она никогда не спрашивала, чем магия наставника Алексиуса отличалась от остальных. Но теперь она увидела, насколько выше был Тимофей всех остальных. Все были будто бы овцами на закланье пред очами его.

Но всё же, он не мог контролировать пламя, что всё ещё сияло в их глазах.

Его изображение мерцало, будто бы свеча — но он всё ещё был ярок и заметен. И Люция вспомнила вновь, как он походил на Алексиуса — будто бы они были братьями.

— Данай. Стефанос. Миленья. Федра, Алексиус, Оливия… Сколько ещё? Вы боитесь, что я виной этим исчезновениям, но вы ошибаетесь. Вы верите, что мы должны искать их в мире смертных — но покидать наш мир нельзя… То, что я делаю… Что уже сделал… Огромная опасность нависает над смертным миром — она влияет на всё, что мы так старались защитить. Нас осталось так мало тут, а я обязан защитить каждого! И я прошу доверия — ещё немного, и всё откроется.

Его слова не заставили ненависть утихнуть во взглядах бессмертных — и Люцию это не удивляло. Она слышала сотни выступлений её отца столько лет… Он мастерски владел словами — но даже он не мог переубедить аудиторию, что презирала его.

Король Гай знал, когда надо лгать, обнадёжить, пообещать злато, и ни одно из этих обещаний не стало правдой.

Тем не менее, его речей было достаточно для того, чтобы народ утих. Достаточно, чтобы лимерийцы верили ему, а повстанцы не смели поднимать голову.

Люди цеплялись за надежду.

Но Тимофей не говорил о надежде и вере. Он говорил правду — без единой детали. Это превращало его слова в гнусную ложь — будто бы он пытался спрятать свои истинные намерения, чего никогда не делал Кровавый Король…