Прочитав сообщение, Гай со злобой сжал его в кулак — и рухнул на колени. Его захлёстывали воспоминания. Столько дней… И столько потерь!
А сколько же сожалений…
Он не знал, сколько это длилось — из мучительного дрёма его вырвал звук шагов. Маленькая ладошка его двухлетнего сына Магнуса сжимала его руку, а жена, Альтия, стояла в углу комнаты, закрывая собой окно и последние лучики света.
— Папа?
Гай попытался сфокусироваться на размытой фигуре Магнуса. Вместо ответа он смог только обнять его, пытаясь отыскать в этом хоть какое-то утешение.
— Что же в этом сообщении так расстроило тебя? — сухо спросила Альтия, всё так же величественно глядя на него сверху вниз.
Его горло сжалось, сопротивляясь правде. Но он вынудил себя отступить от сына и поднять на неё взор.
— Она мертва, — слова звучали тихо и хлёстко, шелестели осенними листьями, срывающимися с деревьев.
— Кто?
Но он не мог ответить на вопрос. Его жена сегодня не была достойна этого ответа.
— Папа? — Магнус был растерян, и Гай вновь посмотрел в светлые глаза своего сына. — Папочка, почему ты такой грустный?
Он лишь коснулся щеки мальчика.
— Всё хорошо, мой дорогой. Всё хорошо.
Альтия ещё больше выпрямилась, а в её глазах не появилось и капельки доброты.
— Соберись, Гай, слуги не могут видеть тебя в таком состоянии.
А если б и увидели? Ох, Альтия всегда так много думает о чужом мнении… Он обычно ценил её внимательность, а умение быть гордой в любой ситуации оттесняло его равнодушие, но сегодня он всё больше ненавидел её.
— Возьми Магнуса, — он поднялся на ноги и сфокусировал на жене взгляд. — И отправь за моей матерью, я должен немедленно увидеть её.
— Но, Гай… — нахмурилась она, изменив своей привычной маске.
— Сейчас же! — его голос сорвался на крик.
Она только терпеливо вздохнула, сжала крошечную ладонь Магнуса и вывела его из комнаты.
Гай бросился к дубовой двери с лимерийским девизом — что-то о вере, силе и мудрости, что так сильно впивался в обыкновенную деревянную поверхность, рванулся оттуда к окнам, посмотрел на Серебряное море… И замер, пытаясь мысленно раствориться в холодных водах, врезаться в эти ледяные смертоносные скалы.
Совсем скоро дверь скрипнула за его спиной, оповещая о прибытии матери. Она была всё так же строга, всё с теми же тёмными кругами под своими серыми глазами.
— Мой дорогой… — прошептала Селиа. — Что случилось?
Он протянул ей дрожащей рукой скомканное письмо. Она сделала шаг, чтобы взять его, пробежалась взглядом по короткому сообщению…
— Я поняла, — тихо выдохнула она.
— Сожги!
— Хорошо, — она потянулась за магией огня, заставила письмо вспыхнуть, а он лишь наблюдал, как пергамент осыпался чёрным пеплом на пол. — Чем я могу помочь, сын мой? — её голос был так спокоен — будто бы мягкая ткань.
— Ты мне однажды предлагала… Нечто… Нечто такое могучее… — он сминал рубашку на своей груди. — Ты говорила, ты можешь забрать у меня эту жуткую слабость… Помочь мне… помочь забыть… Её…
Её взгляд был слишком торжественен.
— Она умерла, родив дочь другому мужчине, которого выбрала вскоре после вашего расставания. Почему ты всё ещё не можешь оставить это позади?
— Я не могу! — он бы иначе не просил, не унижался бы перед самой могучей женщиной, которую когда-либо встречал. — Ты ведь поможешь? Это такой простой вопрос, мама!
Губы Селии сжались.
— Нет, сын мой, ответ прост, но не дело. Вся магия дорогого стоит, особенно такая тёмная, как эта.
— Мне всё равно! Я готов заплатить любую цену. Мне нужно быть сильным… И я буду. Я хочу быть — настолько, насколько мог когда-либо себе представить.
Его мать промолчала, даже взгляд отвела в сторону окна.
— Ты уверен?
— Да! — человеческая речь всё больше походила на змеиное шипение.
Она кивнула и покинула комнату — чтобы вернуться с тем, о чём он молил её. И принесла с собой маленький флакон с зельем, каплей жидкости, что сделает его сильным телом и умом. Заставит забыть о слабостях. Вынудит стать внимательнее и поможет достичь всего, чего он только пожелает.
А самое главное, это зелье убьёт его любовь к Елене Корсо, навеки оставит её в прошлом.
Гай взял флакон, что протянула ему мать, и вперил в него тяжёлый взгляд. Оно сияло синим, и казалось таким тяжёлым вопреки своему маленькому размеру.
— Ты должен быть уверенным, — Селиа никогда не была настолько серьёзна. — Это зелье не оставит тебя до самой смерти. Ты больше никогда не почувствуешь себя таким, как сейчас, всё переменится безвозвратно.
— Да, — он плотно сжал губы, будто отрицая её слова. — Всё переменится в лучшую сторону.
Он наконец-то открыл пузырёк и поднёс его к губам — а потом, не дав себе и мига на размышление, одним глотком выпил эту тёплую, вязкую жидкость.
— Боль не останется надолго, — проронила она.
— Боль? — хмуро переспросил он, недоумевая — а после лава пролилась в его жилы. Тьма пронзила его, вытеснила всё слабое и жалкое. Он слышал, как кричали в нём его страдания, видел, будто издалека, как мелкие осколки синевы и стекла разлетались порохом по полу.
Гай Дамора хватался за каждый уголёк своей боли, пока погибала его слабость, цеплялся за воспоминания — но они угасли, и только жажда власти воскресла в нём, возродилась, как феникс в вечном огне.
