Крикун кондуктор, не тише разносчик и гриф… - [2]

Ваш Внештатник сказал бы резче: костер небес выжигал всякое око, не считай он, что его репортерский стиль затмит – чрезмерность, с которой шумят к нему многие языки. То есть визуальные впечатления неполновесны, пробиты – развернутым на другом театре, а огульный объем, а увлекательные частности – как говорится, за отдельную плату, и приходится впечатляться с пятого на десятое – и лишь надеяться, что Приме, чертовке, еще нет двадцати пяти.

– Не прикроешься никакой дверью, тогда начнут унижать дверь! Вчера какой-то Полифем разложил у меня под порогом кошмар – и мастачил до лохматой луны! – продолжила свою повесть премьерша, ведущая за собой – разливы фламенко, молоточки бус, браслетов и каблуков, и вихри веера и подолов. – Был очень динамичен, валил на понтон моей двери – дуплистые утесы с ботвой в ноздрях и вырванные туннели. Так загипнотизировал, что я чесала навстречу – скорей распахнуться. Но оттуда грубили: да не к тебе, не хрусти запорами, не расшпиливайся!.. И мигом сплели сказочку о соседях, купивших мебель, притом – ни тебе мебельной фирмы, ни адреса магазина, ни бюро перевозок. Что называется, закон о рекламе!

Здесь втесался очередной неуместный язык – и сквозь карканье спичек и прерывистый шорох курений невинно комментировал:

– А может, ударник тапер подобрал – удачную музыку к вашей жизни?

Втесавшийся, как с большой вероятностью допустил Ваш Внешкор, низок и статью, и бытием – наверняка подаются ему по обходной, спотыкающейся ветке, стержень лица с той же вероятностью выгнут – по светилам в убытке, правые символы подскакивают, левые – сползают, устойчиво сопровождаем пальбой, очевидно – захватанных дверей, присутственных и возничих: толкаемы и пинаемы, вспоротая тумаком подкладка комкается – сразу перед входящим, внутреннее наполнение дано пучками, или занят выуживанием подъемов и высасыванием взлетов из дурно пишущих ручек и бумажного: из присборенных в журавля и в беса – платежных квитанций и штрафов. Вес втесавшегося – за пятьдесят урождений винограда и миндаля, точнее – картошки и бобов, анчара и волчьего лыка, и по пяти десяткам – его зеленым и стольким же желтым кровлям над стволами, сам же асимметричный объявил, что беспрерывно позиционирует себя – представителем неравнодушной общественности. К чему полагать или находить – беспошлинно, если позволительна пошлость – выложить находки в позицию? Не слепцам, но визионерам готов предстать – под говорящим гражданским именем Максимилиан, во всех правах и чаяниях, и каждое догнать – до максимума, или в чем-то тоже не вызывающем расслабления: в прокурорском или в светском, но цикличном, не сносимом – веками, тем паче – баграми и струями брандспойта… дайте хотя бы – непромокабль! Плюс качественный аксессуар – например, замешавшиеся в вереницу пуговиц – субпродукты, значки с надписью: “Долой!”, “Гнать, как бешеных собак!”, или магнетизирующее колористическое решение: перчатки, ноющие – алой мастью. Но скорее восходит – к бунтарям, протрусившим – в задний ряд, чтобы параллельно опротестовывать что-то – в соседской деревне, кропать критический опус или углубиться в чей-нибудь президентский мемуар и в техническую инструкцию. Невзирая на желание Вашего Внешкора, чтобы – разом прошел, не пытался ни пройти, ни отложиться от говорения – и за фуршет во французском посольстве, и за встречу с песней, однако вступал и вворачивал – и редкостно не отпал.

Вторая в выпавших рядом, чтобы поддержать Вашего Корреспондента, вела доклад – не то квинтой, не то септимой к кокнутым трубам, гнилым отливкам и металлоизлишествам, свинченным со сверхмощного агрегата как безвкусица, вкусовщина и увозимым на переплавку. Судя по всему, неутомимо сдувала лиловое сестринство полыни – с челки, а также влияние караульной башни – с нагромождения щек и с массива платья, прикопавшего под цоколь – щиколотки в белых носочках и негнущиеся сандалеты. Деталями тоже интересничала, раззиявшись амбразурой – в боевом ярусе предплечья: то ли взвившийся ставень, то ли конфузный клок флага или рукава, рассекретивший на коже – штемпель оспы или позорное клеймо. От второй в поддержавших разило щелоком потерь – не менее тридцати с прихлопом – и образцовым презрением к первой сотне. Несомненно, чревата – пересказами вещих снов и апофегмами мастодонтов, переложенными – шелухой театральных билетов, открытками с мировой живописью и карамельными фантами – или визгом ящиков на вытяжке из буфетов и шифоньерок и писком склянок и настоек, не беспременно – исцеляющих…

– А на меня налегают – еще с рассвета! Ворвутся с их последними известиями, без которых я – морось и слизь, и уж не бросят – битый день метут от языка к языку! – обрушила на Внешкора свое соучастие вторая Клок. – С голубеющего крутояра спускается – болтун ночи, этот, чтоб дотянуть до моего пробуждения, взбадривался чем мог – и едва волочит события, не смущаясь запинаться в растянутых словах и оскальзываться – на ударениях! И пока шмонают планету на очередную рапортичку, уже утренний таратор в недоразвеявшейся бесконтрольности путает исторические даты, перебрасывает полководцев с триумфальных побед – на сухой разгром, безупречных рыцарей – на мародерство, припечатывает знаменитые философские сочинения – комедиографам, а прожигателей минувшего мира выталкивает – на нашу временную рокаду и уверен: кто дирижирует музыкой – тот ее и родил. Протаскивая это – мне, бывшей замужем за первой скрипкой, а не за кем попало!