Крестовые походы глазами арабов - [87]

Отпраздновав эту столь же полную, как и неожиданную победу, многие арабы задались вопросом, насколько серьёзным было предложение аль-Камиля отдать Святой Град франкам? Не было ли всё это приманкой для оттяжки времени? Очень скоро им пришлось вновь вернуться к этому вопросу.

В период тяжёлых неудач, связанных с Дамьеттой, правитель Египта часто думал о том, кто же он такой этот знаменитый Фридрих, «аль-энбарор», прихода которого ждали франки? В самом ли деле он так могуч, как о нём говорят? В самом ли деле он решил вести священную войну против мусульман? Расспрашивая своих помощников, получая сведения от путников, прибывших из Сицилии, того острова, королём которого был Фридрих, аль-Камиль не уставал удивляться. Узнав в 1225 году, что император намерен вступить в брак с Иоландой, дочерью Жана де Бриенна, ставшего правителем королевства Иерусалим, султан решил направить на Сицилию посольство, возглавляемое искусным дипломатом, эмиром Фахреддином Ибн аль-Шейхом. По своём прибытии в Палерму, тот был поражён: да, всё, что говорили о Фридрихе, является сущей правдой! Он превосходно говорит и пишет по-арабски, не скрывает своего восхищения мусульманской культурой, с презрением относится к варварскому Западу и, особенно, к папе Великого Рима. Его ближайшие помощники — арабы, таковыми же являются солдаты его гвардии, которые падают во время молитвы на землю, обратив свой взгляд к Мекке. Проведя все свои молодые годы на Сицилии, бывшей тогда признанным центром арабской науки, этот человек любопытного ума, считал нестоящим делом общение с тупыми и фанатичными франками [50]. В его королевстве голос муэдзина разносился беспрепятственно.

Фахреддин скоро стал другом и доверенным лицом Фридриха. Благодаря ему связи между германским императором и султаном Каира становились всё более тесными. Два монарха обменивались письмами, в которых обсуждалась логика Аристотеля, бессмертие души, происхождение Вселенной. Узнав о том, что его корреспондент обожает наблюдать за животными, аль-Камиль отправил ему медведей, обезьян, верблюдов, а также слона, которого император поручил заботам арабов, заведовавших его личным зоосадом. Султан был очень рад найти на Западе просвещённого правителя, способного понять, как и он, всю бессмысленность этих бесконечных религиозных войн. Поэтому он не замедлил выразить Фридриху своё желание увидеть того на Востоке в ближайшем будущем, добавив, что был бы счастлив лицезреть его в качестве владыки Иерусалима.

Столь щедрый жест становится более понятным, если учесть, что в тот момент Святой Град принадлежал не аль-Камилю, а его брату Муаззаму, с которым он поссорился. По мысли аль-Камиля захват Палестины его союзником Фридрихом привёл бы к созданию буферного государства, которое бы защищало его от происков Муаззама. В более длительной перспективе Иерусалимское королевство, укрепившись, могло бы стать эффективным барьером между Египтом и воинственными народами Азии, угроза со стороны которых уже становилась явственной. Ревностный мусульманин никогда бы не стал столь хладнокровно размышлять об оставлении Святого Града, но аль-Камиль был весьма отличен от своего дяди Саладина. Для него вопрос об Иерусалиме был прежде всего военно-политическим; религиозный аспект учитывался лишь в той мере, в какой он влиял на общественное мнение. Фридрих, отношение которого к христианству было таким же, как и к исламу, придерживался аналогичной точки зрения. Если он и хотел заполучить Святой Град, то только для того, чтобы укрепить свои позиции в борьбе с папой, который только что отлучил его от церкви в качестве наказания за задержку похода на Восток.

Когда в сентябре 1228 года император высадился в Акре, он был убеждён, что с помощью аль-Камиля сможет триумфально войти в Иерусалим и таким образом заставит замолчать своих врагов. В действительности же правитель Египта оказался в крайне затруднительном положении, поскольку последние события полностью изменили ситуацию на региональной арене. Аль-Муаззам внезапно умер в ноябре 1227 года, оставив Дамаск своему сыну ан-Нассеру, человеку молодому и неопытному. Для аль-Камиля, который теперь мог помышлять о том, чтобы самому овладеть Дамаском и Палестиной, вопрос о создании буферного государства между Египтом и Сирией больше не стоял. Вот почему прибытие Фридриха, просившего по-дружески уступить ему Иерусалим с его окрестностями, не привело султана в восторг. Как человек чести он не мог отказаться от своих обещаний, но прибёг к увёрткам, объясняя императору, что положение неожиданно изменилось.

Фридрих, пришедший всего с тремя тысячами людей, полагал, что взятие Иерусалима будет исключительно формальностью. Поэтому он не мог использовать политику устрашения и постарался смягчить позицию аль-Камиля: «Я твой друг, — писал он ему. — Именно ты побудил меня отправиться в это путешествие. Теперь папа и все короли Запада знают о моей миссии. Если я вернусь с пустыми руками, то потеряю всякое уважение. Во имя Аллаха, дай мне Иерусалим, чтобы я мог ходить с поднятой головой!»