Крестное знамение - [129]

— И он тебе известен? — спросил Бойд.

Ванке кивнул, отложив книгу.

— Думаю, что да. Хотя мифы, доходившие до меня, скорее всего не соответствуют тем фактам, которые вы ищете. Как гласят упомянутые легенды, Святой из Виндобоны был одним из первых последователей Христа и страстным проповедником христианства.

— Христианства? — произнесли все одновременно.

Ванке улыбнулся.

— Я предупреждал, что-то может не сойтись.

— Расскажи нам о статуе, — попросил Бойд. — Кто ее создатель?

— Хороший вопрос, Чарлз. Я как раз собирался к нему перейти. — Ванке перевернул еще несколько страниц. — Через несколько лет после прибытия этого святого в Виндобону город посетила группа римских скульпторов, присланных императором Калигулой специально, чтобы почтить этого человека, запечатлев его образ в нескольких мраморных статуях.

— Ты сказал, Калигулой? Блестяще! Теперь у нас есть почти точная дата! Скульпторы прибыли сюда между тридцать седьмым и сорок первым годами.

— Гай Цезарь, более известный как Калигула, правил в течение четырех лет сразу же после кончины в тридцать седьмом году Тиберия, которому он приходился внучатым племянником. Одним из первых деяний Калигулы на императорском троне стало публичное признание преемственности по отношению к Тиберию, включая и оплату ряда заказов на произведения искусства. Все это делалось для завоевания популярности среди населения Рима. Тем не менее на деле все получилось совсем иначе. К примеру, Калигула уничтожил большую часть личных документов Тиберия ради сохранения доброго имени семьи. Это была вынужденная мера, поскольку к концу жизни разум покинул Тиберия.

Парадоксальным образом значительно больший вред репутации семьи нанес сам Калигула. Четыре года его правления запятнаны историями о таких безумствах и столь немыслимом распутстве, что способны шокировать даже привыкшего ко всему современного человека. Среди них демонстративное сожительство с собственными сестрами, пытки и казни заключенных в качестве развлечения за обедом, выступления с политическими речами в женской одежде, насилие, совершаемое над женами сенаторов и военных на глазах у их потрясенных супругов, ну и прославленное производство любимой лошади в римские сенаторы.

— Выполняя предсмертную волю Тиберия, император Калигула приказал высечь из местного мрамора несколько статуй, — продолжал Ванке. — На лице каждой из них следовало запечатлеть торжествующее выражение, так словно она, владея некой великой тайной, смеется над миром, пребывающим в заблуждении. По завершении проекта одна из статуй должна была украшать жилище святого, располагающееся высоко на белых холмах Виндобоны. Все остальные следовало поровну распределить между землями, иссушаемыми солнцем и круглый год покрытыми снегом.

У Марии перехватило дыхание, когда она услышала эти слова. Они встречались в свитке из Орвието.

— Со временем святого утомило созерцание собственной физиономии. Говоря о необходимости смирения, он приказал удалить статую и впоследствии уничтожить. У центурионов не хватило духу исполнить его повеление — статуя была прекрасна. Они поместили ее на отдаленной окраине города, где статуя вскоре сделалась объектом поклонения для жителей города и где они отдавали долг доброте и милосердию святого. Так она и простояла там несколько столетий, до начала строительства Хофбурга. И вот тогда-то ее перенесли снова в центр города и с честью поместили в качестве одного из украшений дворцового фасада.

В библиотеке воцарилась тишина.

Спустя некоторое время первым заговорил Бойд:

— Что-нибудь еще известно? Имя этого человека или какие-то его дела?

— Нет, абсолютно ничего. Дошли только легенды о его захоронении в белых холмах.

— Да, возможно.

Ванке несколько мгновений пристально всматривался в Бойда, прежде чем заговорить снова.

— Чарлз, прости меня за нескромный вопрос: что конкретно ты ищешь? Это должно быть нечто чрезвычайно важное, в противном случае ты не стал бы так себя вести.

Бойд ответил таким же пристальным взглядом, но подтверждать его предположения не стал, — отчасти из-за того, что не хотел подвергать опасности своего австрийского друга, отчасти из-за элементарной жадности. Для Бойда открытия, сделанные в Орвието, были его и только его открытиями, и от мысли о том, что кто-то может похитить хотя бы частичку его славы, особенно на заключительной стадии поисков, ему делалось дурно.

— Герман, ты мне доверяешь?

— Думай обо мне что угодно, но я не принадлежу к числу тех, кто помогает беглым преступникам.

— В таком случае выслушай меня. Тебе не нужно знать, что мы ищем. За прошедшую неделю погибли десятки людей, невинных людей, и все из-за упомянутой тайны. — Бойд вспомнил о пассажирах автобуса; у него в ушах до сих пор звучали их предсмертные вопли о помощи. Ему совсем не хотелось, чтобы в такой же ситуации оказался и один из его друзей. — Герман, сделай одолжение: забудь о том, что меня сегодня видел. Как только все уляжется, клянусь, я свяжусь с тобой и все объясню. А до того момента, пожалуйста, храни всю информацию о нашей сегодняшней встрече в тайне. Твое благополучие и даже жизнь полностью зависят от этого.