Крестики-нолики - [7]

Мне точно не удалось бы шариться в Старый город хотя бы через день и поливать эти чёртовы цветы. Не знаю, почему они беспокоили меня больше, чем птичка в клетке — но я залипла именно на цветы. Наверное, потому, что птичку можно было и выпустить. Итак, Старый город отпадал. Тогда я стала думать, под каким соусом притащить их в расположение и куда деть там. Может быть, никто не заметит, если я засуну их под койку?

В этот момент машину тряхнуло, и я автоматически подобралась, чтоб не влипнуть мордой в ствол оружия, которое я всегда сжимала коленями, и не остаться ненароком без передних зубов… но не тут-то было. Должна была сжимать — но не сжимала. В мою башку заколотили ещё сильнее — зачем, зачем, зачем Берц взяла с собой меня, — не послав предварительно в оружейку? Ведь не собиралась же она делать дело сама, прихватив меня только в качестве гибрида зрителя и группы поддержки? Маразм крепчал, и мне уже начало было казаться, что это запланированная акция, и Берц нарочно поджидала меня около окна, чтобы сейчас устроить мне… что именно устроить, я придумать не успела, потому что мы приехали.

— Пошли, — Берц хлопнула расхлябанной дверцей так, что моя дверца дёрнулась в пальцах и открылась сама собой. — А ты тут порядок наведи, на раз-два. Мухой, — это относилось уже к небритому мрачному водиле. — Сзади чтоб пусто было, иначе шмотки мадам докторши не влезут.

— Успею, — буркнул водила в сторону, распространяя мощный запах вчерашнего перегара.

— Живенько давай, — прикрикнула Берц. — Ишь ты. Борзометр у тебя там на жопе не вырос? Успеет он.

— А то, — сказал водила. Откуда-то с днища драндулета с шумом отвалился кусок глины.

— Не подфартило тебе, — сказала Берц, когда мы шли по тропинке. — Рано ты из лазарета свалила, а то ходила бы каждый день на исповедь. К мадам Дельфингтон.

От неожиданности я чуть не хлопнулась, запнувшись о какую-то кочку, которая выступала над землёй хорошо, если на сантиметр, и получила секундную передышку. В этот момент каким-то чудом в моей башке наступило просветление, и я разом поняла, что Берц подкалывает меня совершенно просто так, без задней мысли — и что, даже будь это по-другому, сделать ноги всё равно не удастся. Прямо перед нами уже был докторшин домик, и я не додумалась сказать ничего умнее, чем "да, госпожа Берц". Впрочем, ей было всё равно.

Потом докторша собиралась, а мы сидели и почему-то даже не подгоняли её. Я смотрела только в окно, думая, каким образом пешком добраться сюда из части, и как сделать это возможно быстрее — и не понимала, за каким чёртом я думаю именно об этом. Тогда я стала смотреть на её пальцы, которые ловко собирали небогатые пожитки: она и сама допетрила, что мы не из тех, кто пригоняет фургон и грузчиков. У неё был только чемодан и небольшой саквояж — наверное, с какими-нибудь врачебными примочками.

За обратную дорогу я не сказала ей ни слова, да и не смотрела на неё. Я почему-то думала про то, какие у неё мягкие пальцы — и снова смотрела на дорогу.

Ведь шлёпать через весь Старый город за цветами не сегодня-завтра всё равно было больше некому…

Глава 2

Видно, это у меня в мозгах всё-таки не хватало либо винтика, либо шпунтика. Или мне надо было тогда прислушаться к совету Берц и завести себе бабу. От этого выкружился бы явный прок: пироги в дни увольнений, домашнее мясо в глиняных горшочках, вручную расписанных глазурью — такие продавались на базаре тоннами, — и чистое бельё, чинить которое самой у меня просто не поднималась рука. Поэтому оно метким броском легкомысленно зашвыривалось под койку, а потом выкидывалось в парко-хозяйственные дни, которые у нас были простой уборкой, только, ясное дело, с таким названием, чтоб мы не вздумали расслабляться. А уборка была, в свою очередь, неравномерным распределением мусора, так что под моей койкой нашлось бы место для чего угодно.

В день сразу после увольнения обед большей частью пропадал вхолостую. Я, конечно, наедала себе будку, пользуясь этой темой — и ещё знатную репу наедали хитрые местные собаки.

Конечно, мне не помешало бы ходить в Старый город чаще. Наше здание, построенное чёрт знает сколько веков назад, действовало угнетающе, как, наверное, и любое место, если торчать там безвылазно. Наверное, мне не помешало бы иметь какие-нибудь милые сердцу открытки, например, с выдавленными сердечками, или с ангелами — на память, и, может быть, даже какие-нибудь фотографии кроме тех двух, которые я заказала сама, просто так. Да и то: на них я стояла, аки столб, возле каких-то убогих комодов, художественно задрапированных чем-то вроде выцветшей скатерти, которая явно была старше моего дедушки. Можно было спорить на что угодно, что такие фотки имелись, как минимум, у нескольких поколений горожан. И ещё мне хотелось получать письма — если не от родных, то хоть от кого-то, кто мог и хотел их написать. Хотя бы иногда.

У меня не было ни писем, ни каких-нибудь своих, личных открыток на тумбочке, кроме тех, что стояли там уже больше года: открытка, которая была на мою долю на нынешнее Рождество, где-то затерялась, да и в госпитале мне точно было не до того.