Крестики-нолики - [11]

И здесь было то же самое. Мы периодически оттарабанивали наряд дежурными по их КПП, и ни мои увольнительные, которых не было, ни докторша, которая находилась там, где и положено, были тут не при чём.

Лазарет помещался за несколько зданий от нас, в таком же доме, который строили, видать, ещё при царе Горохе. У этих домов был ни с чем не сравнимый плюс — толстые, как в цитадели, стены хранили прохладу при любом раскладе, даже если бы на улице были тропики. Впрочем, у них имелся и точно такой же минус: чтобы зимой целиком протопить махину, впитавшую в себя холод крепостных казематов, топлива требовалось явно больше, чем отпускалось. Зимой внутри был настоящий ледник, в нетопленых помещениях на стенах нарастали сосульки, а Берц пробивало на травлю тюремных баек.

Кроме того, в здании госпиталя воняло лекарствами даже на первом этаже.

Свой наряд я честно отсидела на стуле за пуленепробиваемым стеклом дежурки, лениво листая какой-то бесхозный детектив. На второй странице я принималась клевать носом, на пятой мне даже начало сниться нечто похожее на сон, а потом книжка свалилась на пол с таким грохотом, что я проснулась.

— Виновата, госпожа Берц… — мне в первую секунду показалось, что передо мной стоит Берц и что сейчас она примется распекать меня на все корки. Хотя даже ей было понятно, что наш госпиталь, где лежало два с половиной человека, разбивших себе по пьянке башку, и несколько юнцов, которые пищали от одного только вида йода, не упёрся никому к чертям собачьим. Но это была не Берц. Это была докторша.

Первое, что я увидела, были её глаза. Испуганные, как у кролика, которого торговец на базаре вынимает за уши из большой картонной коробки и держит, поворачивая в разные стороны… Хотя, может быть, глаза казались такими потому, что она была в очках. А может быть, потому, что увидела меня.

Конечно, она знала, что я за фрукт. И, наверное, её мучили всё это время те же мысли, что вертелись и в моей голове. С той лишь разницей, что такое ей думать про себя было отнюдь не фиолетово.

— Не бойтесь, — сразу сказала я, чтоб она не дёргалась.

— Я не боюсь, — ответила она.

— Я не за вами, док, — ещё раз повторила я, чтоб до неё дошло.

— Я знаю, — сказала она.

Но я-то видела, как её отпустило. Думаю, она бы дорого дала, чтоб рядом оказался стул. Но рядом была только я — правда, в компании этого самого стула. Единственная проблема: нас разделял барьер из тёмного дерева, отполированный множеством прикосновений, и толстенная перегородка из бронированного стекла над ним, с тоненькой щелью между стеклом и деревом.

Она оперлась рукой на барьер, и я увидела у неё на запястье точно такую же наколку, как и у меня.

Я не знаю, почему особый отдел вывернулся таким образом и приравнял её к нам, но сдёрнуть из города она теперь не могла уже точно: наши поставили бы её к стенке, как дезертира, а от противника она в случае чего получила бы положенные сорок грамм свинца, как военный преступник. Чёрная наколка со штрих-кодом подрезала ей крылья, даже если она собиралась всю оставшуюся жизнь спокойно ставить свои клизмы и не пытаться рвать когти до канадской границы.

Хотя теперь она могла беспрепятственно перемещаться по территории части, где на каждом шагу маячили прямоугольники детекторов доступа.

Кстати, очень скоро эта наколка сослужила Доктору Ад неплохую службу.

Её без проблем выпускали в город — беги, если хочешь, да только далеко ли ты убежишь, вот вопрос? Докторша пошла в свой бывший дом за какими-то шмотками и по пути её тормознула городская полиция. Не знаю, где как, а в тех местах, откуда родом была я, полиция делала то, что хотела: если они изымали деньги, или порошок, или траву, или нечто в этом роде, они же и считали нужным распорядиться всем этим по своему усмотрению, хотя все остальные получали за такие дела срока. Так было и тут: эти молодцы с квадратными репами прекрасно знали, видать, кто такая была докторша, да и решили разжиться у неё чем-нибудь вкусненьким, а может, по тем временам просто позарились на её хилое барахлишко — докторша шла с чемоданом. Они поставили её мордой к стене и принялись было вытрясать душу и вместе с ней всё, что могло быть при ней — как увидели её запястье. Результатом стала незабываемая картина: посередине шла Доктор Ад, а по бокам — два недоделанных полицейских. Один нёс её чемоданчик, а другой чуть ли не на вытянутых руках — нежно, словно оно было сделано из стекла, — держал её летнее пальто. На КПП в тот день дежурила Шерри-Вишенка Риц. Она вышла наружу, со скучающим видом прислонилась к стене штабного здания и жевала зубочистку. Кто-то увидел это сверху, и в итоге все мы получили возможность насладиться красотой момента: полицейские остановились, сняли пилотки и стали мять их в руках с таким видом, будто были провинившимися школьниками, а Вишенка Риц — учителем-зверем. Она ещё какое-то время постояла, гипнотизируя их, словно удав пару обезьян, — докторша тем временем свалила восвояси, — потом подошла, и доблестные стражи стали вываливать ей в руки из своих карманов горстями пахучую первую черешню. Черешни было много, и Риц прикрикнула, чтоб они пошевеливались. "Мухой, ну!" — донеслось до нас; это было любимое выражение Берц. Те засуетились, черешня падала в горячую пыль на дороге, а мы наверху хохотали, заваливаясь друг на друга. Нашими трофеями стали полтора килограмма черешни — всё, что у них имелось, — и измазанные соком пилотки, которые нам были нужны так же, как собаке пятая нога, но мы зажали их просто из вредности.