Крестики-нолики - [42]

Властный поводырь вдруг резко развернул Сергея на себя, вырвав из-под мышек костыли, придавил к невидимой стене.

Рядом прозвучал снисходительный смешок Чапельника. Чье-то прерывистое сопение. Хамский басок Юрки Окурьянова.

— Чем больше будешь кобениться, тем сильнее закручу.

Кого-то швырнули к ногам Сергея.

— Ладно, гад, сочтемся! — услышал Сергей из-под ног задавленный хрип Ига.

— Где девка? — спросил голос Чапельника.

— Ушла, неохотно откликнулся Конус. — За старлея спряталась и с концами.

— Упустил… Учтем, — весело предупредил Чапельник. — Значит, поговорим с мужиками. Цыц! Мошка!..

Вспышка света! Разорванное болью, в ошметках грязи лицо Ника, прижатого к полу… Заломлены за спину руки, которые хладнокровно «завинчивал» жердевидный незнакомец. Слепя Ника трофейным фонарем, Чапельник, сюсюкая, приговаривал:

— Неужели нам больно? Ведь мы такие сильные… А как же молодогвардейцы терпели?

Рванулся из темени Иг, в прыжке вонзил в руку Чапельника зубы!

Метнувшийся сноп света!

Бешеная свалка! Клочья мата! Слепой удар ногой в пах! Издалека проскребались слова Ига:

— Нельзя его сажать, сволочи! Или на ноги ставьте, или пусть лежит.

— Сажать точно нельзя! Позвонки свернем! — перехлестнул предупреждение Ига голос Конуса.

— Всунь ему костыли, Котик, — отплевываясь, процедил Чапельник.

Цепкие руки-ухваты подняли, встряхнули Сергея, приставили к стене, подсунули костыли-подпорки. Направленный в лицо луч фонаря вынудил зажмуриться. Боль в паху заставила скрючиться, сжаться. Мешали гипс и костыли.

Слова Чапельника хлестнули по самолюбию:

— Терпи, казак… Атаманом станешь…

Чапельник не спеша увел свет с лица Сергея, ухмыльнувшись, осветил затылок Ника, лежащего ничком на каменном полу. Снисходительно погладил неподвижный затылок и перевел луч фонаря на Конуса и Юрку, прижавших в углу Ига.

У жердевидного Котика в рассеянном свете выделялась лишь кепочка-шестиклинка, надвинутая на брови. Котик молчал, прислонившись спиной к стене.

— На парадном у нас Харч? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Чапельник.

— Харч во дворе. На парадном — Щава, — лакейски уточнил Конус.

— Значится, поехали дальше, — объявил Чапельник. — Немного обнюхавшись, сдали излишки пионерской отваги, можно ладком поговорить-покумекать. Пацаны вы с мозгами. Все помните. Мы тоже не забыли. Как на угольке последнем нас лягавым сдать хотели… За эти пылкие желания полагается потроха навыпуск. Но, учитывая ваш юный возраст, невзгоды военного времени и то, что сами мы когда-то играли в горны и барабаны… Помнишь, Котик?

— Со мной не было, — отрубил Котик.

— А со мной вот было, — вздохнул Чапельник и мечтательно пропел: — Под салютом всех вождей…

Со стороны парадного донесся предупреждающий свист.

Чапельник приподнял Ника, поставил его рядом с собой, любезно предупредил:

— Мы сейчас ручками да ножками вас уговорили, но ежели трепыхаться вздумаете, то у нас и перышко найдется. А пока примите достойные позы, объявляется перерыв. Котик, мне гильзочку. Конусу не давай. Перевод товара. Юрке — бычок.

Свист повторился. Котик, Чапельник и Юрка закурили от зажигалки. Чапельник погасил фонарь. Где-то за двумя поворотами-выступами глухо хлопнула дверь.

— Котик, ты не знаешь, в «Красных текстильщиках» «Долину гнева» показывать будут? — с беспечной громкостью заговорил Чапельник. — Треплются, там мордобой мировецкий. Всю дорогу врезают.

Шаги, приблизившись, затормозили, переждали, затем отважились, двинулись дальше.

— Дай пройти человеку, — нежно попросил Котик.

— Кто мешает? — предупредительно отозвался Чапельник. — Дождь не перестал, не подскажете? — обратился Чапельник к торопливому прохожему.

— Какой там, — буркнул в ответ прохожий.

Обдав Сергея уксусным запахом, прохожий проюркнул, скрылся за выступом-поворотом.

— Так вот, — быстрее обычного продолжал Чапельник, — «Долина гнева», говорят, немножко на это наше место смахивает. Значится, вам лучше навострить ушки и шнелисто кумекать. Досадно, что сегодня вы не взяли с собой денежек, с которыми таскаетесь по комиссионкам. Но все полюбовно можно исправить. За то, что заложить лягавым хотели, придется платить штраф. Просим немного. Всего пятьсот рублей. Тем паче что вы за те денежки не горбатились. Они вам нашармака достались, по выигравшей облигации. Вы на ту облигацию не подписывались. А ваши родные и близкие выполняли патриотический долг. Завтра, в это же время. Сколько сейчас, Котик? Я посвечу…

Чапельник направил луч на пояс меланхолично сопевшего Котика. Тот не спеша отодвинул полу короткого пиджака, сунул два пальца в пистон брюк, вытащил потертый брегет на цепочке, щелкнул крышкой.

— Четверть пятого.

— Так и договорились, — подхватил Чапельник, — четверть пятого вы приносите денежки — и лады. Предлагаю больше. Вы с нами делитесь, а мы становимся вашими корешами и защитниками. Братские услуги за полтысячи замусоленных… Да, хромой, ты у них вроде как пахан, так пожалей дружков. Надоумь, чтобы из-за копеек жизнь молодую себе не кривили. Ты же понятливый. Деться вам некуда. Мы везде достанем. Не завтра, так через недельку-другую. Тогда уж придется вам слепыми или безухими из-за вонючей полтысячи по миру мыкаться. Значится, если вы дадите нам расписочку, что завтра, то бишь двадцать девятого мая, в шестнадцать часов пятнадцать минут по московскому времени поделитесь с нами нашарапными сбережениями в размере пяти сотен, мы вас отпустим на все четыре стороны. Я думаю, Котик, на размышление двух минут им хватит?