Крестики-нолики - [4]

* * *

В котельной, у деда Алеши Николаевича Горячих, Сергей, как смог, отмыл лицо и руки. Наскоро почистил пальто.

Зрение у истопника «вовсе на убыль пошло», однако и он, пригласив Сергея морковной заварочки отпить, заметил, что после умывания «болезный куда как пригоже стал».

— …а травами пользовать тебя мать не схотела? — выспрашивал дед Алеша, по чуть-чуть отхлебывая из надколотого блюдца.

— Я не знаю, — честно признался Сергей, с тайным наслаждением гладя кружку, сотворенную из гильзы зенитного снаряда. — Профессор Жуковицкий говорит, что как только мой организм сформируется, надо будет рискнуть на редрессацию… Ну, чистку… Короче говоря, на операцию.

— Это ему, вестимо, видней, — соглашался Алеша Николаевич, щуря капелюсенькие глазки. — А на костыликах, гляжу, ты намастырился прыгать. Вылеживать, поди, обрыдло?

— Я на костылях уже что хотите делать могу. Недавно отдыхать, не прислоняясь, научился, — хвастался Сергей. — По пожарной лестнице, правда, не пробовал еще…

— Ну это ты погодь — урезонил Сергея истопник. — Вот сбросишь костыли, тогда уж и на пожарную скачи. Надо думать, бог даст, побьем мы вскорости немца… Тогда, значит, и на медицину навал будет. Сам думай, скольки народа починять надо… За войной нонешной калек всяких видимо-невидимо поволочется… Еще годков на двадцать хватит… Стало быть, которые доктора из госпиталев возвернутся, к увечным лики обратят… Глядишь, такого напридумают, что тебя, к примеру, и без ножа излечат… А ты чего шею прихватываешь? Саданули, что ль?

— Саданули, — нахмурился Сергей.

— Кулаком аль из рогатки?

— Камень в грязь Харч забил.

— Как супротивника-то назвал?

— Харч.

— Харч?.. Чего-то я такого не знаю. — Дед Горячих недоуменно зажевал губами. — Не с нашего двора, видать?

— Да с нашего, — поморщился Сергей, — Славка Окурьянов.

— Который безо лба будет? Нос с челкой сросся?

— Нет… Это вы с Юркой путаете. А Харч — младший… Рахит пучеглазый!

— У-ууу! Этот — висельник! Знаю… А чего это ты его Харчем кличешь?.. Когда он в Упыренках ходит.

— Упыренок он давным-давно. А Харчем его еще в прошлом году прозвали.

— Почто ж Харчем? — удивился Алеша Николаевич, стаскивая с головы порыжевшую шапку.

— За все вместе! — озлясь, заторопился Сергей. — Во-первых, он всех малышей продовольственным налогом затравил. Мало что последние куски выхватывает… Увидит, поблизости никого, затащит раззяву в угол и шипит: «Харч, харч неси! А то нос откушу!» Он, гной, все исподтишка сотворить норовит… Один раз подкрался и в спину меня толкнул. А мне только-только новенький гипс сделали.

— Вот обормот какой! — пристукнул по колену истопник.

— Да вы знаете! — уже вопил Сергей. — Рахит этот чего хотите, сколько хотите смолотить может! Он полный котелок каши с концентратами, не отнимая ложки, метанул! На спор! Да еще банку американской колбасы с ключиком выиграл! А в магазине!.. Когда суфле давали! Веньку на тетку как пихнет!.. Бидон из рук выбил! Половина суфле на пол! Тетка в крик! А Харч уже тут как тут. Быстрей собаки любой… Подчистую суфле с пола слизал!

— Ну это уж ты…

— Мне Шашапал рассказывал! Клянусь!.. Чтоб мне хлеба не есть!.. Шашапал сам в этой очереди стоял! А у кошки Тетеревятниковых! Из миски прямо!..

Договорить Сергей не успел. В котельную, охая и причитая, вкатилась заполошная тетка из дома два. Затараторила, замахала руками на деда Алешу.

— Николаевич!.. У нас из крана, как на пожар, хлещет! Бежим, милый! Бежим! Соседи на работе все!.. Я его и туда и сюда верчу!.. Спасай, христа ради!..

Так и увела деда Алешу. А Сергей из кружки своей больше половины отпить не успел…

* * *

На дворе никого. И с «Постройки» все исчезли… Тучки то набегут, то вдруг шарахнутся, как вспугнутые вороны. И тогда по желобам, по окнам, по осколкам стекляшек на земле понесутся вприпрыжку блики, сманивая, зазывая в звонкую бездну весны. Ветер закружит первые пылевые смерчи на пустыре, принесет запах шоколада с фабрики «Красный Октябрь». И если в эту минуту прищуриться чуть-чуть, по золотисто-оранжевым, невесомым шарам, вобравшим в себя пространство, можно переместиться на несколько мгновений в то неведомо-прекрасное, чего не знаешь, но очень сильно ждешь… Чудо коснется щеки твоей краешком плаща-невидимки, ничего необыкновенного пока не произойдет, но ты запомнишь его дыхание… Доброе и теплое. Нежное и неуловимое, как запах незабудки… Поверишь, что оно есть. Что происходящее лишь начало его. Первое прикосновение…

Как знать, сколько длилась эта неимоверная радость молчаливого общения с чудом… Когда такое происходит, и время становится иным.

Но вот все стаяло, прошло…

Сергей громко задышал, широко распахнул глаза.

Роза, Венька и Додик-щепка как будто только этого и ждали.

— Потерял? — протягивая Сергею кинжал, сурово поинтересовалась Роза.

Не успел Сергей и звука вымолвить в защиту собственного разгильдяйства, как неумолимая Роза отработанным хмыком вобрала в себя все, что полагалось отдать носовому платку, а ее брат Венька уточнил:

— Это я нашел.

А Додик-щепка, кивая на Маленького Мука, потребовал разъяснений:

— В пиковой шапке за наших или за тех?

— Сам за себя, — обтирая текстолитовое лезвие о рукав пальто, нахмурился Сергей.