Крест. Иван II Красный. Том 2 - [105]

   — Батя, щука-то не ушла! Это она притащила нам лодку. Давай её за это отпустим?

   — Притащило течение, а не она. Но всё равно отвяжи или отрежь.

Митя отпутал конец лески, прежде чем отпустить, обеспокоенно спросил:

   — А как же уда, которая её зацепила?

   — Освободится... Не сразу, но освободится... Щука мастерица это делать, — заверил отец, легко и быстро передвигая вперёд лодку, снова удивляясь: — И откуда это у меня вдруг взялись силы?

Митя отпустил лесу:

   — Видно, это был добрый водяной.

Отец покосился на сына, промолчал: пусть так думает.

Когда вышли на речное мелководье, завидели впереди бредущих против течения трёх факельщиков. Это были бояре, вышедшие на их поиск.

   — Верно, несут нам сухую одежду да брашно, — довольно поурчал отец. — Жаль, корзно я утопил, пряжка баская была.

Митя уже представлял себе, как бояре переобуют и переоденут его, расчешут ему голову, а отцу ещё и бороду с усами.

Глава тридцать восьмая

Церковные службы в Троицкой обители начинались в полночь. После полунощницы шла утреня, затем третий, шестой и девятый часы, перед заходом солнца — вечерня. В промежутках между службами — молебное пение в келиях и многоразличные работы по благословению игумена.

Нынче после шестого часа, когда солнце встало отвесно над обителью, братия, как обычно, предалась труду. В одной келии переписывались красивым русским уставом Евангелия и Псалтырь, в другой работали изографы. В иных монашеских покойчиках и служебных помещениях творились дела попроще — иноки и послушники шили одежды, плели лапти, резали ложки, в поварне готовилась нехитрая снедь, пеклись хлебы и просфоры. Кто здоровьем крепче — на тяжёлых работах: валить лес на дрова, копать огород, косить сено. Своих лошадей в обители не держали, но корм заготавливали на случай приезда важных богомольцев или дарителей. Не назначенным ни на какие послушания оказался лишь молодой насельник Фёдор.

   — При мне будешь, — велел ему игумен.

Лицо Фёдора озарилось радостью, преподобный почти никогда не просил кого-нибудь о помощи: сам рясу чинил, сам воду носил для немощной братии. Под окном келии ведра поставит, постучит, а сам отойдёт, чтоб не благодарили в смущении. Ручей далеко, под горою, и носить воду трудно, особенно зимою. Даже некоторое тихое роптание шло порою, когда метель иль осенняя распутица: сколько раз упадёшь, пока от ручья поднимешься... Поневоле досада возьмёт.

Сергий догадывался, что тяготы монастырской жизни этим неудобством приумножаются, и однажды даже возразил братии:

   — Не пеняю вам, что терпения мало имеете, но я тут один хотел пустынничать и безмолвствовать. Вы добровольно пришли, а теперь рассуждаете, зачем здесь обитель, если воды нету поблизости. Коли Бог захотел обитель сию воздвигнуть, то перемогайтесь с молитвою и не будете оставлены.

Фёдор спросил с готовностью:

   — Что делать будем, отче?

   — А какой ноне день?

   — Фёдора Стратилата.

   — На Руси-то его как прозывают?

   — Фёдором Колодезником!

   — Ноне воды открывают. Ноне слыхать, как вода по земным суставчикам переливается.

   — И мы будем искать? Я утром лежал на земле, долго слушал, а там никакого движения, ни самого малого шума.

   — Навостряй ухо-то и внемлешь. Ноне способнее всего источник открывать, если Бог поможет, — ответил преподобный и ушёл в свою келию.

Фёдор приходился игумену родным племянником. Мать его рано умерла, а отец Стефан постригся с горя в монахи. Такую же судьбу и сыну уготовил — привёл через несколько лет на Маковец и напутствовал: побудешь послушником, а если поймёшь, что не годишься для монашеского подвига, вернёшься в мир. Опасения Стефана были напрасными: двадцатилетний послушник чувствовал себя здесь на седьмом небе. После многих лет проживания в семье хоть и родного дяди Петра, однако же всё-таки на сиротском положении, когда неизбежны обиды, неурядицы, неудовольствия, он теперь ложился и вставал с непреходящим ощущением мира и благоволения, разлитых во всей здешней обители и насельниках её.

Раньше было двенадцать иноков — по числу апостолов. Их келии — избушки с сенями и каменкой по-чёрному — располагались вокруг деревянной церкви среди леса. А в год, когда Фёдора постригли, игумен получил благословение патриарха на устройство общежительного монастыря. До этого каждый брат сам заботился обо всём необходимом для жизни, каждый приносил с собою из мира кое-какое имущество. Одни были богаче, другие беднее — вот и повод к зависти, любостяжанию, превозношению одних перед другими. Всё это устранилось, когда Сергий ввёл общежительный устав. Теперь насельникам не разрешалось держать в келиях не только что-нибудь съестное, но даже ниток с иглами — всё стало общим. Кому это показалось не любо, те ушли, но вместо них пришло ещё большее число сопостников. Фёдору определили покойчик совсем на отшибе, не возле поляны, а в чаще леса. Но не долго он там жил в одиночестве. Стали появляться рубленые избушки и полуземлянки, ровно грибы после тёплого дождя, быстро росла и становилась многолюдной Сергиева обитель.

На Стратилата зарядил дождь с утра с громом и блискавицей, но в полдень проглянуло солнце, тучи разбежались. Фёдор рассматривал их, вспоминая слова игумена, что вода берётся из