Крепость не сдается - [29]

Екимов задумался.

— Слушай-ка, Максим Филиппович, почему Топилин рассказывал все это телефонистке? Не кроется ли здесь подвох?

— Я раздумывал об этом. Говорил кое с кем из старичков, что знали семью Топилиных. Упорно стоят на том, что два его брата служат в Красной Армии. Но старший брат — в уездной жандармерии. Он и помог уряднику получить должность начальника милиции.

Максим скрылся в кустах. Екимов пошел дальше. Теперь он знал, зачем его вызывает Норенберг. Но волновал один вопрос: какую связь нашел Норенберг между потанинской операцией и им? Что натолкнуло поручика вызвать в контрразведку именно его, Екимова?

Войдя в кабинет Норенберга, Василий Яковлевич невольно вздрогнул — на диване, рассматривая журнал, сидел урядник Топилин.

— А-а, Екимов, — весело кивнул Норенберг, — проходите, садитесь, не стесняйтесь.

Екимов молча сел.

— Ровно в два явились, похвальная точность.

— С детства приучен матерью к точности и строгому выполнению приказов старших, — серьезно произнес Екимов.

— Заметно, заметно. Вы, кажется, служили на флоте?

— Так точно.

— И я в свое время служил в Кронштадте.

— О! Кронштадтские моряки — гордость Балтийского флота.

— Ну, не так громко, — откинулся в кресле Норенберг. — Матрос матросу рознь. Одни верой и правдой служат Отечеству, другие выдумывают разную блажь, вроде большевистских лозунгов. Что ж, коллега, давайте беседовать по душам, как моряк с моряком. Только откровенно. Я навел о вас справки, узнал, что приехали вы на копи по ранению. Думаю, что такой человек нам очень будет полезен. На всех копях происходят массовые диверсионные акты, распространяются большевистские листовки. Не сможете ли сказать, кто этим занимается?

Екимов оглянулся на Топилина, который по-прежнему углубился в журнал.

— Можете при нем, — перехватил взгляд Норенберг. — Это мой доверенный человек.

— Но мне говорить, собственно, нечего, — пожал плечами Екимов. — Я политикой не занимаюсь, с моим здоровьем, дай бог, норму выполнить в шахте. Я хочу пожить спокойно.

— Все мы хотим, — нахмурился Норенберг. — Но нам не дают спокойно жить! Я уверен, что вы знаете, кто руководит большевиками здесь, на копях! И вы мне все это расскажете, иначе…

Урядник Топилин достал серебряный портсигар с затейливой гравюрой и предложил:

— Закуривайте, господа! Хорошая папироса быстро задает верное направление мысли.

Норенберг оглянулся на Топилина, потом перевел взгляд на Екимова и усмехнулся:

— Вовремя, урядник. Каюсь, нервы подводят.

В кабинет вбежал Долгодворов, весь мокрый, в грязных сапогах, со сбитой на висок фуражкой. Он протянул Норенбергу измятую мокрую бумажку.

— Совсем свежая, ваше благородие, — переводя дыхание, заговорил он. — И число стоит сегодняшнее — 22 сентября.

— Опять листовка?

Норенберг торопливо читал. Василий Яковлевич внутренне усмехнулся. Значит, вернулся из Челябинска Егор Полещук, роздал в подпольные десятки свежие листовки городского комитета партии, и ребята начали действовать.

С силой стукнул по столу поручик.

— Какого черта ваши люди смотрят? — заорал он на Топилина. — Чем они занимаются? Пьянствуют и за бабьи юбки держатся?

Екимов не удержал улыбки.

— Им больше нечем заниматься.

Это было его ошибкой. Норенберг подскочил к Екимову, с размаху ударил его в подбородок.

— Молчать! В подвал его до выяснения!

Вбежавшие солдаты подхватили Екимова, поволокли из кабинета. Успокоившись, Норенберг сказал Топилину:

— Вот о чем пишут большевики: «Товарищи шахтеры и казаки. Кому дорога Советская власть, вступайте в партизанские отряды. Боритесь против белогвардейского насилия…» Представляете, какая опасность таится в таких вот бумажках?

Топилин видел, что Норенберг словно оправдывается перед ним за свою грубость.

— По-моему, надо все же изменить нам тактику, — ответил Топилин. — Одним битьем ничего не добьемся. Вот и с этим… как его… Екимовым надо было ровнее держаться. Насколько мне известно, этот матрос почти безграмотен. Он же болен эпилепсией. Фельдшер рассказывал, что не раз подбирали его на улице. Красные забрали было его в армию, но быстро избавились. Такие и большевикам не годятся.

— Намните ему бока и выкиньте! — махнул рукой Норенберг. — Все-таки изредка послеживайте за ним, больно складно он болтает. Попадет с поличным — расстреляю без суда.

Топилин вышел из кабинета и прошел в подвал. Открыв камеру, где сидел Екимов, сказал:

— Можешь шагать домой, ты свободен.

Василий Яковлевич настороженно смотрел на урядника.

«Странно все это, — мелькнуло в голове. — Не хотят ли установить за мной слежку?»

— Разрешите в Тугайкульский кабак зайти?

— Я же сказал, иди на все четыре, — засмеялся Топилин.

— Но казаки могут задержать меня.

Топилин молча достал из кармана бланк пропуска, заполнил его и протянул Екимову.

— Возьми. В кабаке будь осторожен. И вот еще четыре пропуска. Заполните сами.

— До свидания, — тихо сказал Василий Яковлевич, начиная верить, что урядник ведет с ним честную игру. — Мы еще встретимся.

— До свидания, товарищ Екимов!

И было непривычно слышать это слово «товарищ» из уст урядника Топилина.

В тот же вечер на конспиративной квартире Казимира Купора состоялось совещание членов районного подпольного комитета. Подпольщики П. А. Набережный и Н. И. Пермикин вспоминают, что на этом совещании Василий Яковлевич Екимов довел до сведения членов комитета план операции по изъятию десяти вагонов угля для нужд Красной Армии, предложенный Софьей Авсеевной Кривой. Подпольщики копей стали готовиться к смелой и дерзкой операции.